Оля свернула за угол и теперь мчалась вдоль длинного бетонного забора. Сердце колотилось в груди как сумасшедшее… Оля ругала себя последними словами за то, что позволила себе кинуть в этого мужика ледышку. Подумаешь, упала в лужу! Ничего, не сахарная, не растаяла бы…
Забор кончился, а за ним открылась пустая площадка автозаправочной станции. Оля не стала рисковать и пробежала мимо. Две облезлые дворняги выскочили из-за будки и помчались вслед за ней и ее преследователем.
Краем уха Оля слышала, как мужчина теперь поносит и дворняг.
Она обернулась – дворняги пытались ухватить ее преследователя за брючины. Но он не отставал – все вселенское зло для него теперь заключалось в Оле. Чего он хотел? Убить ее? Вряд ли… Поколотить? Этот вариант был более убедителен, но Олю он не утешал. И она припустила еще быстрее.
Собаки отстали – хриплый лай сделался тише, а потом и вовсе замолк. Но топот не прекращался.
Навстречу медленно двигался старик на костылях. Обращаться к нему за помощью было бесполезно – Оля промчалась мимо, даже не остановившись.
Впереди был жилой дом – вот туда она и стремилась. Свернула в арку и оказалась во дворе-колодце. Увидела, как в один из подъездов заходят люди.
«Помогите!» – хотела крикнуть она, но вместо этого из груди вырвался лишь жалкий писк.
– Что, допрыгалась?.. – радостно прохрипел сзади ее преследователь. – Сейчас ты у меня узнаешь кузькину мать… Ведь чуть не убила, метелка крашеная…
Люди, даже не обернувшись, исчезли в подъезде.
– Отстаньте от меня!.. – задыхаясь, в отчаянии крикнула Оля. – Вы сами виноваты!..
И, не придумав ничего лучше, она бросилась к подъезду.
На ее счастье, дверь еще была открыта – автодоводчик работал медленно, и Оля успела заскочить внутрь.
Но людей уже не было внизу – шуршал лифт, поднимая жильцов вверх, и до Оли донеслись их веселые голоса.
Тот же самый медленный дверной автодоводчик позволил заскочить в подъезд и Олиному преследователю.
Недолго думая, Оля побежала вверх по лестнице.
– Ага, попалась! – злорадно запыхтел ее преследователь. – Теперь не уйдешь… У меня, может, из-за тебя сотрясение мозга случилось!
Оля наклонилась через лестничные перила:
– Как же! – фыркнула она. – Сотрясение! Да у вас и мозгов нет… Потому что вы хам, хам, обыкновенный уличный хам!
От отчаяния она стала злиться.
Она бежала вверх и звонила во все квартиры подряд. Но никто не открывал, и лишь где-то снизу хлопнула дверь и сварливый женский голос закричал:
– Перестаньте хулиганить, а то я сейчас милицию вызову!
Олин преследователь и не думал сдаваться – шумно пыхтя, он упорно карабкался вслед за ней.
Девятый этаж оказался последним.
От слабости Оля не чувствовала ног, дыхание сбивалось. Дальше бежать было некуда. Она позвонила в последнюю дверь, за которой царила равнодушная дневная тишина, и беспомощно огляделась.
– Ну все… я тебя… ты у меня… – задыхаясь, пробормотал преследователь, заползая на последнюю ступеньку. Оля толкнула его ногой, а потом стала карабкаться по приставной лестнице вверх – там, на потолке, был люк, ведущий на чердак.
В последний момент мужчина успел ухватить ее за край куртки. Оля быстро расстегнула молнию, и куртка оказалась в руках у ее преследователя. Она молила бога только об одном – чтобы люк не оказался запертым.
Из последних сил забралась на самый верх лестницы, толкнула люк плечом – и, на ее счастье, он подался.
Она быстро скользнула внутрь, захлопнула дверцу и упала на нее всем телом.
Ее преследователь тем временем недоуменно смотрел вверх.
– Юркая, как обезьяна… – констатировал он. – Вот поди ж ты, догони такую!
Он брезгливо повертел в руках ее куртку, заляпанную уличной грязью, а затем бросил ее вниз, в лестничный пролет. Долго смотрел вниз, а после того вызвал лифт. Пока ждал его, все потирал ушибленный затылок.
– Вот, теперь шишка будет! – с сердцем произнес он и, войдя в пустую кабину, нажал на кнопку первого этажа…
Оля не знала, что человек, преследовавший ее, давно ушел.
Она лежала в полутьме и напряженно вслушивалась.
Ей слышался быстрый топот – словно тот незнакомец все еще преследовал ее, но на самом деле это билось ее сердце.
От усталости Оля не чувствовала собственного тела.
– Как глупо… как все глупо! – попыталась она засмеяться.
Оля хотела встать, но не смогла.
Где-то там, снаружи, по карнизу бегали голуби, стрекоча коготками, и возбужденно курлыкали.
Оля лежала на полу, покрытом толстым слоем мягкой пыли, и смотрела вверх – туда, где пересекались какие-то балки и стропила. После той паники, которую она испытала, убегая от уличного хама (хотя, если подумать, и ему тоже здорово от нее досталось), вновь наступила тоска – такая острая, что ее едва можно было вынести.
Мысль о ребенке – о Дунечке, которую она потеряла, отогнала последние остатки страха.
Оля лежала на чердаке, в пыли, и не испытывала никакого беспокойства из-за странности своего положения, словно так и должно было быть – ее место здесь, и оно ничем не хуже другого.
А потом она погрузилась в легкую дрему…
Пришла в себя не сразу – было холодно, а сквозь подслеповатые чердачные окна, похожие на бойницы, сияла огнями ночная Москва.
Оля встала и обошла чердак. Нашла какое-то старое, рваное пальто и вязаную шапку – такие шапки обычно носят строители. От всех этих вещей странно пахло, но Олю уже мало трогали подобные мелочи, она закуталась в пальто, надвинула сверху какой-то половик вместо одеяла, который нашла тут же, рядом, и снова заснула.
Окончательно проснулась она далеко за следующий полдень, чувствуя полнейшее равнодушие ко всему окружающему, и к себе в том числе.
Хотелось только есть.
Через люк Оля снова вылезла наружу и пешком спустилась по лестнице (то, что можно воспользоваться лифтом, ей даже не пришло в голову). Старый половик она упорно тащила за собой…
Какая-то тетка стала орать на нее, когда она выходила из подъезда – Оля так и не поняла, почему.
Есть хотелось все сильнее.
Оля брела по улице, щурясь от мартовского солнца.
Около церкви кто-то сунул ей в руки бумажную десятку.
Оля не сразу вспомнила, что это деньги и для чего они. Сунула десятку в окошечко ближайшего ларька и сказала:
– Чего-нибудь… – Голоса своего она не узнала. «Это кто, я?..»
Ей протянули шоколадный батончик. В общем, и он оказался каким-то странным, без вкуса, но зато голода Оля потом уже не чувствовала.
Она добрела до вокзала. Часть ночи провела в каком-то переходе, где какая-то нищенка сначала хотела ее погнать, а потом почему-то подобрела и оставила возле себя. Она показала Оле, как надо просить милостыню – что Оля, не видя никакого смысла сопротивляться, стала делать. И, что самое главное, подавали ей хорошо.
