Это Оуэн использует такое выражение. Сначала был аванс: семьдесят пять тысяч, за вычетом его пятнадцати процентов, разумеется, да еще примерно тридцать восемь процентов налогов. В результате мне досталось чуть меньше сорока тысяч, не баран чихнул, конечно, но все же охренительными бабками никак не назовешь.
— Опра теперь сама книжки не выбирает, — сказал мне как-то Оуэн вскоре после выхода «Буш- Фолс», когда мы сидели у него в кабинете и занимались мозговым штурмом. — С другой стороны, твою она бы в жизни не выбрала. У тебя же там ни женщины тяжелой судьбы, ни добившегося всеобщего признания инвалида-колясочника, ни тернистого пути к вершинам духовного самопознания.
Не то чтобы он меня поразил в самое сердце. Я, честно говоря, еще не успел оправиться от шока, что мою книгу вообще опубликовали, не говоря уж об авансе в семьдесят пять тысяч.
— Ну, так что будем делать, как книгу продавать? — спросил Оуэн с ухмылкой.
— Встречи с читателями по всей стране?
— Тебя никто не знает.
— Реклама?
— Та же фигня.
— А как сделать так, чтобы тебя узнали?
— Продать побольше книг.
— Ну, о'кей. А как мы это сделаем?
Оуэн ухмыльнулся мне из-за своего письменного стола:
— Опра.
— Послушай, — сказал я, — люди же как-то продавали книжки, когда никакой Опры не было.
Он задумчиво кивнул собственным мыслям.
— Есть идея, — сказал он.
Оуэн устроил так, что «Карманный формат», буш-фолский книжный магазин, получил огромную партию первых экземпляров романа бесплатно. А потом он отправил в Буш-Фолс одного из своих клиентов, по совместительству являвшегося штатным автором «Нью-Йорк таймс», с заданием разыскать прототипов каких-нибудь персонажей из книжки и взять у них интервью. В результате появилась статья «Городок как на ладони». Оуэн, как следует поканючив, добился того, что кто-то там в «Книжном обозрении» обратил-таки на роман внимание, и в следующее воскресенье о «Буш-Фолс» вышла целая полоса. Обзора в «Таймс» Оуэну было достаточно, чтобы запустить рекламную кампанию. Уже через месяц мой скромный романчик восхваляли в «Эсквайре» и в целой куче других крупных изданий. Первый раз в список бестселлеров «Буш- Фолс» попал примерно через три месяца после того, как оказался на полках магазинов, и количество нулей в моих гонорарах резко увеличилось. Когда мы узнали, что сделались бестселлером, Оуэн вскочил на китайский столик из красного дерева ручной работы и сплясал на нем самую настоящую оуэновскую джигу. После этого он полетел во Франкфурт и продал скопом права на все издания романа в Европе за 250 тысяч, а потом полетел в Лос-Анджелес и продал «Юниверсал Пикчерз» права на экранизацию за сумму, в пять раз превышавшую эту, вследствие чего мои авторские отчисления продолжили расти. Через шесть месяцев, по-прежнему оставаясь в списке бестселлеров, я уже сидел на таком мешке с деньгами, какого не ожидал заработать за всю жизнь, трудясь на ниве продвижения брендов — а именно этим я и занимался в прошлой жизни.
— Ну вот, теперь ты совершенно официально заработал охренительные бабки, — радостно провозгласил Оуэн над порцией стейка в ресторане «Питер Лугер». Он превратил процедуру ежемесячного отчета о продажах моей книги в дружеский ужин за счет агентства, хотя, если как следует разобраться, за все платил я. Но я предпочитал так не рассуждать, потому что ведь ох как приятно ощущать свою важность, быть главным кормильцем агентства. Кроме того, как я уже говорил, друзей у меня было не так уж много.
— Охренительные бабки, — повторил я.
— Вот-вот, — поддакнул Оуэн, потягивая вино. В тридцать один год он несколько тяжеловат — румяный, веснушчатый, со светлыми свалявшимися волосами. Великолепно образованный и исключительно пробивной, он быстро становится одним из самых влиятельных литературных агентов современности. Есть что-то в его полных смеющихся губах, детском личике и в том, как энергично ходят его желваки, стянутые дорогими, пошитыми в ателье сорочками, что создает подсознательный образ тайной, бунтарской тяги к излишествам. Эдакий римский император в перерыве между оргиями.
— А что это, собственно, такое — «охренительные бабки»? — спросил я.
Он взял два ломтика картошки, макнул в холмик кетчупа и забросил в рот, и какое-то мгновение они торчали у него между губами, как ноги одноразового актера массовки, пожираемого спилберговским динозавром.
— Это такие бабки, — донеслось сквозь усердное чавканье, — которые позволяют тебе послать на хрен кого угодно: начальника, родных, бывшую подружку, всех. Любого, от кого ты раньше был вынужден терпеть всякое дерьмо, потому что зависел от него. Теперь ты сам себе хозяин. И тебе никто не нужен.
Я посмотрел на него через стол:
— Иными словами, мы с миром квиты.
— То есть?
— Ну, я же тоже никому не нужен.
Оуэн скорчил трагическую мину, потом по-хулигански ухмыльнулся:
— Ты нужен мне.
Насчет денег он оказался прав. На них была куплена моя новая квартира, мой новый «мерседес» с откидным верхом — кабриолет CLK 430 — и его до неприличия дорогое парковочное место, а также безумных размеров музыкальный центр и ряд других предсказуемых роскошеств. А я оказался прав насчет того, что никому не нужен, — этот факт я научился игнорировать при помощи целого арсенала тщательно выстроенных защитных механизмов. Но вот замаячила перспектива встретиться с отцом и Брэдом, возвратиться в Буш-Фолс после семнадцатилетнего отсутствия, и уже никакие пассы руками не защитят меня от того, что я и так всегда знал: в этом мире я, в сущности, один-одинешенек. Со всеми своими охренительными бабками.
Я уже упоминал, что люблю себя пожалеть? Есть у меня такая приятная черта.
Я медленно скатываюсь с кровати, ощущая себя в два раза старше, чем на самом деле, натягиваю футболку и начинаю рыскать в поисках ночного перекуса — тоста с корицей и банки энергетического напитка. Стремительно накатывает похмелье, с этим ничего не сделаешь, но я недавно обнаружил, то ли от отчаяния, то ли от переизбытка свободного времени, что энергетик пополам с жидким жаропонижающим значительно смягчает удар. От утра я ничего хорошего не жду, но ведь оно наступит не скоро. Я включаю свой совершенно непристойных размеров плоский телевизор и смотрю на какого-то австралийского придурка, накачавшегося кофеином, который ныряет в болото с двумя огромными крокодилами, очевидно пытаясь продемонстрировать, как это надлежит делать. В начале четвертого коктейль делает свое дело, нервы мои не выдерживают, и, послав все к чертовой матери, я звоню Оуэну. Я считаю, что пятнадцать процентов моей бессонной ночи положены ему.
Глава 4
Все дороги ведут в Буш-Фолс.
Причем в самом прямом смысле. Туда можно попасть практически по любому шоссе, ведущему с Манхэттена на север. Можно поехать по Гарлем-ривер-драйв до скоростного шоссе Кросс-Бронкс, которое переходит в трассу Нью-Ингланд, и по ней добраться прямо до Буш-Фолс. А можно выехать на Co-Мил по шоссе Генри Хадсона, затем на Кросс-кантри, оттуда на Хатчинсон-ривер-парквей, а с него — на Мерит- парквей, который петляет по всему южному Коннектикуту. С Мерит вы съезжаете на Ай-91, едете до самого Хартфорда, и сразу после него будет Буш-Фолс. Во втором маршруте — больше скоростных дорог, меньше пробок. Можно и объединить эти два варианта: сначала поехать по Мерит, а потом по Ай-287 перескочить
