Свердлов, Ольминский, Ломов, Юренев и Сталин. Даже здесь, где отсутствуют наиболее видные фигуры большевизма, имя Сталина оказывается на последнем месте. Съезд постановляет послать приветствие «Ленину, Троцкому, Зиновьеву, Луначарскому, Каменеву, Коллонтай и всем остальным арестованным и преследуемым товарищам». Их выбирают в почетный президиум. Издание 1938 г. только упоминает об избрании Ленина.
Об организационной работе ЦК отчет делал Свердлов. Со времени Апрельской конференции партия выросла с 80 до 240 тысяч членов, т. е. втрое. Рост под июльскими ударами был здоровым ростом. Тираж всей большевистской печати поражает своей незначительностью: 320 тысяч экземпляров на гигантскую страну! Но революционная среда электропроводна: идеи большевизма прокладывали себе дорогу в сознание миллионов.
Сталин повторил два своих доклада: о политической деятельности ЦК и о положении в стране. В связи с муниципальными выборами, на которых большевики завоевали в столице около 20% голосов, Сталин докладывал: «ЦК… приложил все силы, чтобы дать бой как кадетам, основной силе контрреволюции, так и меньшевикам и эсерам, вольно или невольно пошедшим за кадетами». Много воды утекло со времени мартовского совещания, когда Сталин зачислял меньшевиков и эсеров в «революционную демократию» и возлагал на кадетов миссию «закреплять» завоевания революции.
Вопрос о войне, социал-патриотизме, крушении Второго Интернационала и группировках в мировом социализме был, вопреки традиции, выделен из политического доклада и поручен Бухарину, так как на международной арене Сталин совершенно не разбирался. Бухарин доказывал, что кампания за мир путем «давления» на Временное правительство и другие правительства Антанты потерпела полное крушение и что только низвержение Временного правительства способно приблизить демократическую ликвидацию войны. Вслед за Бухариным Сталин сделал доклад о задачах партии. Прения велись совместно по обоим докладам, хотя, как оказалось, между докладчиками не было полного согласия.
«Некоторые товарищи говорили, — докладывал Сталин, — что так как у нас капитализм слабо развит, то утопично ставить вопрос о социалистической революции. Они были бы правы, если бы не было войны, если бы не было разрухи, не были расшатаны основы народного хозяйства. Но эти вопросы о вмешательстве в хозяйственную сферу ставятся во всех государствах как необходимые вопросы…» К тому же «нигде у пролетариата не было таких широких организаций, как Советы… Все это исключало возможность невмешательства рабочих масс в хозяйственную жизнь. В этом реальная основа постановки вопроса о социалистической революции у нас в России». Основной довод поражает явной несообразностью: если слабое развитие капитализма делает программу социалистической революции утопичной, то военное разрушение производительных сил дожно не приблизить, а наоборот, еще более отдалить эру социализма. На самом деле тенденция к превращению демократической революции в социалистическую заложена была не в военном разрушении производительных сил, а в социальной структуре русского капитализма. Эта тенденция могла быть вскрыта — и она была вскрыта — до войны и независимо от нее. Война придала, правда, революционному процессу в массах неизмеримо более быстрые темпы, но вовсе не изменила социального содержания революции. Надо, впрочем, сказать, что Сталин заимствовал свой довод из отдельных неразвитых замечаний Ленина, которые как бы имели своей целью примирить старые кадры с необходимостью перевооружения.
В прениях Бухарин пытался отстоять частично старую схему большевизма: в первой революции русский пролетариат идет рука об руку с крестьянством во имя демократии; во второй революции — рука об руку с европейским пролетариатом во имя социализма. «В чем перспектива Бухарина? — возражал Сталин. — По его мнению, в первом этапе мы идем к крестьянской революции. Но ведь она не может… не совпасть с рабочей революцией. Не может быть, чтобы рабочий класс, составляющий авнгард революции, не боролся вместе с тем за свои собственные требования. Поэтому я считаю схему Бухарина непродуманной». Это было совершенно правильно. Крестьянская революция не могла победить иначе, как поставив у власти пролетариат. Пролетариат не мог встать у власти, не начав социалистической революции. Сталин повторял против Бухарина те соображения, которые впервые были изложены в начале 1905 г. и до апреля 1917 г. объявлялись «утопизмом». Через несколько лет Сталин забудет, однако, повторенные им на 6-ом съезде аргументы и возродит вместе с Бухариным формулу «демократической диктатуры», которая займет большое место в программе Коминтерна и сыграет роковую роль в революционном движении Китая и других стран.
Основная задача съезда состояла в том, чтобы заменить лозунг мирного перехода власти к Советам лозунгом подготовки вооруженного восстания. Для этого необходимо было прежде всего понять происшедший сдвиг в соотношении сил. Общее направление сдвига было очевидно: от народа — к буржуазии. Но определить размеры перемены было гораздо труднее: только новое открытое столкновение между классами могло измерить новое соотношение сил. Такой проверкой явилось в конце августа восстание генерала Корнилова, сразу обнаружившее, что за буржуазией по-прежнему нет опоры в народе или партии. Июльский сдвиг имел, следовательно, поверхностный и эпизодический характер, но он оставался тем не менее вполне реален: отныне уже немыслимо было говорить о мирном переходе власти к Советам. Формулируя новый курс, Ленин прежде всего был озабочен тем, чтоб как можно решительнее повернуть партию лицом к изменившемуся соотношению сил. В известном смысле, он прибегал к преднамеренному преувеличению: недооценить силу врага опаснее, чем переоценить ее. Но преувеличенная оценка вызвала отпор на съезде, как раньше на Петроградской конференции, — тем более, что Сталин придавал мыслям Ленина упрощенное выражение. «Положение ясно, — говорил Сталин, — теперь о двоевластии никто не говорит. Если ранее Советы представляли реальную силу, то теперь это лишь органы сплочения масс, не имеющие никакой власти». Некоторые делегаты совершенно правильно возражали, что в июле временно восторжествовала реакция, но не победила контрреволюция и что двоевластие еще не ликвидировано в пользу буржуазии. На эти доводы Сталин отвечал, как и на конференции, аксиоматической фразой: «Во время революции реакции не бывает». На самом деле орбита каждой революции состоит из частых кривых подъема и спуска. Реакцию вызывают такие толчки со стороны врага или со стороны отсталости самой массы, которые приближают режим к потребностям контрреволюционного класса, но не меняют еще носителя власти. Другое дело победа контрреволюции: она немыслима без перехода власти в руки другого класса. В июле такого решающего перехода не произошло. Советские историки и комментаторы продолжают и сегодня переписывать из книги в книгу формулы Сталина, совершенно не задаваясь вопросом: если в июле власть перешла в руки буржуазии, то почему ей в августе пришлось прибегать к восстанию? До июльских событий именовали двоевластием тот режим, при котором Временное правительство оставалось лишь призраком, тогда как реальная сила сосредоточивалась у Совета. После июльских событий часть реальной власти перешла от Совета к буржуазии, но только часть: двоевластие не исчезло. Этим и определился в дальнейшем характер Октябрьского восстания.
«Если контрреволюционерам удастся продержаться месяц-другой, — говорил Сталин далее, — то только потому, что принцип коалиции не изжит. Но поскольку развиваются силы революции, взрывы будут, и настанет момент, когда рабочие поднимут и сплотят вокруг себя бедные слои крестьянства, поднимут знамя рабочей революции и откроют эру социалистической революции на Западе». Заметим: миссия русского пролетариата — открыть «эру социалистической революции на Западе». Это — формула партии в течение ближайших лет. Во всем основном доклад Сталина дает правильную оценку обстановки и правильный прогноз: оценку и прогноз Ленина. Нельзя, однако, не отметить, что в его докладе, как всегда, отстутствует развитие мысли. Оратор утверждает, провозглашает, но не доказывает. Его оценки сделаны на глаз или заимствованы в готовом виде; они не прошли через лабораторию аналитической мысли и между ними не установилось той органической связи, которая сама из себя порождает нужные доводы, аналогии и иллюстрации. Полемика Сталина состоит в повторении уже высказанной мысли, иногда в виде афоризма, предполагающего доказанным то, что как раз требует доказательства. Нередко доводы сдабриваются грубостью, особенно в заключительном слове, когда нет основания опасаться возражений противника.
В издании 1928 г., посвященном 6-му съезду, читаем: «В члены ЦК избраны Ленин, Сталин, Свердлов, Дзержинский и др.» Рядом со Сталиным названы только трое умерших. Между тем, протоколы съезда сообщают, что Центральный Комитет был избран в составе 21 члена и 10 кандидатов. В виду полулегального положения партии имена выбранных путем закрытого голосования лиц не оглашены на съезде, за исключением четырех, получивших наибольшее число голосов: Ленин — 133 из 134, Зиновьев — 132, Каменев — 131, Троцкий — 131. Кроме них были выбраны: Ногин, Коллонтай, Сталин, Свердлов, Рыков,
