перевести в рамки союза и помочь ему стать союзом производственным. Мы подходим к тем вопросам, которые отсталым элементам в нашей собственной среде дают пищу для борьбы против так называемого «назначенства», при чем эта ожесточенная и будто бы принципиальная борьба совершенно затушевывает вопрос о том, кто назначает: идет ли назначение со стороны классового врага – капиталистического государства, или же со стороны рабочего государства.
Отвергнуть принцип назначенства как практический метод усиления аппарата транспорта и самого профессионального союза, – это значит замкнуть транспорт в рамки цеховой ограниченности тех работников, которые нам достались в наследство от прошлого. Эта идея абсолютно ложна и неспособна открыть нам путь для превращения профессионального союза в производственный союз. Если мы ставим новую задачу преобразования самого союза внутренними усилиями и содействием рабочего государства и руководящей коммунистической партии, то первой неотложной задачей на этом пути будет – разыскать во всех остальных областях работы, недоступных союзу как таковому, тех работников, которых нужно добавить и которыми нужно усилить работу по транспорту. Отсюда – назначенство, т.-е. перераспределение сил на определенные посты. Отрицать этот метод и вести борьбу против назначенства, противопоставляя ему метод выборности, значит забывать классовую природу государства, значит повторять то, что было уместно по отношению к государству, представлявшему другой класс, например, в эпоху Керенского,[208] но неправильно в эпоху господства самого рабочего класса. Ибо рабочий класс должен, если он недоволен Советской властью, перестроить ее, заменить Советскую власть. Если же он выбирает ее на ежегодных съездах, то, очевидно, дает ей право стоять не только над отдельными Комиссариатами, но даже над отдельными производственными союзами. Разумеется, могут быть практические вопросы, в каком случае назначение было правильно, в каком – неправильно. Это вопросы, от которых мы не уйдем и при выборах, и это совершенно неизбежно. Тут есть один способ, – это проверка на работе, аттестационные списки для каждого сколько-нибудь ответственного работника.
Это вреднейшее, в корне подрывающее все перспективы на развитие союза, противопоставление работников выборных назначенным рабочим государством, – есть то, против чего Цектран и все его органы должны открыть беспощадную идейную борьбу на местах, разоблачать такую политику как отрыжку старой тред-юнионистской психологии, старой затхлой цеховой психологии. Это все равно, как старые тред- юнионисты не допускали в свои союзы женщин, боролись против ученичества, считая свою среду самодовлеющим миром.
Теперь мы наблюдаем, в том числе и в нашем союзе, как против работников честнейших и преданнейших, которые доказали в разных областях работы свою заслугу перед рабочим классом, которые имеют право быть отмеченными государством, переводящим их из одной области в другую, открывают кампанию, как против назначенных. Это отрыжка тред-юнионизма, а тред-юнионизм способен свести профсоюзы на нет, подрывая самый смысл профессионального союза. Профессиональные союзы старого образца боролись за долю рабочих в национальном доходе, который рабочими же и создавался. Профессиональные союзы нынешние могут бороться только за увеличение народного дохода, т.-е. за повышение производительности труда, ибо только таким образом можно достигнуть улучшения положения рабочих масс. Здесь мы возвращаемся снова к вопросу о так называемом бюрократизме, который в жизни производственной организации играет большую роль.
Товарищи, я в скобках заявляю, что бюрократизм в советских организациях признаю существующим фактом, и я даже являюсь изобретателем термина «главкократия», который был довольно широко использован. Но та борьба, которая ведется против бюрократизма, построена на 9/10 на тред-юнионистском предрассудке, на непонимании роли профсоюзов в рабочем государстве. Мне приходилось слышать от некоторых профессионалистов заявления такого рода, что Цектран в некоторых отношениях, может быть, лучше работает, но у нас такая канцелярия, что если придет рабочий, он в ней затеряется. Это – отношение к союзу как к маленькой комнатной домашней организации, какой он и был в прошлую эпоху, когда вел подпольное или полуподпольное существование, когда союз был полевым ударным штабом, при чем портативность, т.-е. способность переноситься, была главным качеством, необходимым для профессионального союза. Если мы ставим задачей овладеть производством в целом, взять на учет всякого работника, ввести аттестационные списки, проверять работу, произвести переоценку руководящих работников профессионального союза, то, очевидно, профессиональный союз должен быть построен на новых, более правильных, научно-организованных началах. Совершенно ясно, что он должен начать с перестройки своего правящего центрального аппарата и не запугиваться тем, что у нас большая канцелярия. Если у нас есть недостатки, то будем их исправлять. Но нужно приучить рабочего к точному, более совершенному аппарату, – это является для нас вопросом жизни и смерти, потому что кустарничество, самодельщина процветают у нас в разных областях, в том числе и в профессиональном союзе, и предубеждение, отвращение к более точной организации еще до сих пор скрывается в подоплеке сознания даже у некоторых товарищей-коммунистов. Я считаю большим завоеванием, что Цектран завел правильный аппарат в центре, правильную отчетность всех сил и средств: это необходимейший подход к делу.
Бюрократизм не в этом. Под бюрократизмом понимают то, что я назвал главкократией. Главкократия заключает в себе большое количество отрицательных сторон, но главкократия есть переходный момент к постройке социалистического хозяйства. Взять на учет металлургическую, текстильную промышленность, продовольствие, транспорт, национализировать, объединить и построить вертикальные главки, между которыми нет достаточного количества переходов, так, чтобы все продукты, люди, средства, идеи переходили из главка в главк по самым коротким линиям, чтобы обмен веществ в хозяйственном процессе совершался с наименьшей затратой энергии, – в этом состоит задача. Разрешили мы ее или нет? Нет, еще только разрешаем. Трений колоссальное количество. Такого порядка управления хозяйством, т.-е. единого центрального аппарата, нигде никогда не было, образцов нет, и здесь, в этих трениях, в несогласованности нужно уметь видеть, понять переходную форму, которую нужно преодолеть дальнейшими усилиями, а не становиться в стороне и говорить: «бюрократия». Наконец, самый важный вопрос, это – материальная нужда, нищета. Здесь мы подходим к существу разногласий внутри профсоюзов и за их порогом. Ее оценивают – на первый взгляд это кажется невероятным, – как советский бюрократизм. Если в мастерской на фабрике или заводе ждут получения двух тысяч пар сапог и не всегда их получают, – а вы знаете, что по беде нашей таких случаев, когда не получают, больше всего, – рабочие нападают на правление, завком, фабком или комиссара, напирают на него, будучи вполне убеждены, что они сохраняют за собой право ворчать и показывать кулаки правлению завода и кой-кому повыше, поскольку не получают сапог и продовольствия. Что им отвечает завком или фабком? Он отвечает, что есть гражданская война, четыре фронта, и что все идет для Красной Армии. Они это выслушивают раз, два, а в третий раз все-таки требуют сапог и продовольствия. Тогда сам комиссар говорит: по наряду дали, но там из Москвы бюрократия не отправляет. И действительно, по нарядам за три-четыре месяца и более старым не получают. И кто следит за жизнью такого рода низовой организации, – а многие из вас имеют гораздо больше возможности, чем я, следить за жизнью фабрики, завода, мастерской, станции, линии и т. д., – тот знает этот ответ, что не дают бюрократы, которые сидят в центре. Это неверно. Это абсолютно неверно. У нас вся беда в том, что нет гвоздей, рубах, сапог, не хватает хлеба. Это очень простая, основная истина относительно нашей нищеты и разорения. И этого факта мы ни перед кем не скрываем. Если в главке имеется десять тысяч пар сапог и на эти десять тысяч заявлен миллион требований, то главк целый месяц будет ходить вокруг босоногих, обсуждая, кому дать в первую голову, и если даже решит, то удовлетворит одну десятитысячную часть нужды. Остальные, зная что у главка есть что-то, что он что-то распределяет, будут обвинять его в бюрократизме. Здесь я обращаю внимание товарищей из профсоюзов на всю опасность такой постановки вопроса. Конечно, если бы спросили меня на любом заводе или фабрике относительно бюрократизма, я бы сказал: «Вам не хватает двух тысяч пар сапог. Если бы у нас не было бюрократизма, вы получили бы вероятно пятьдесят пар, но тысячу девятьсот пятидесяти вы все равно не получили бы, ибо их нет». И представители нашего и других союзов, которые стоят лицом к лицу с нуждающейся голодной массой, вынужденной и обязанной работать, могут идти по двум путям: по пути тред-юнионистской агитации и по пути агитации производственной. Тут расчленяется путь каждого профессионалиста. Когда рабочий говорит: у меня нет сапог, то можно развивать ему мысль, что там, в центре, сидит коллективное чудовище, которое располагает всем, но, как собака на сене, никому ничего не дает. Говорить так перед наиболее отсталыми, темными рабочими массами – это значит прививать им такое же отношение к этому неизвестному им бюрократическому центру, какое было у рабочих (и совершенно правильно) к капиталисту, который угнетал
