жизни и смерти рабочего класса!..».
Таких товарищей, которые могли бы войти в каждую часть и образовать тесное ядро из 5 – 10 человек, могут дать только наиболее сознательные рабочие. А их мы имеем и в Москве и в Петрограде. Москва уже дала около 200–300 агитаторов, комиссаров, организаторов, из которых значительная часть войдет в красноармейские части. Но Москва даст, я уверен, в 2 раза больше. Вы, органы Советской власти, и вы, фабрично-заводские комитеты, поглядите вокруг себя, и везде и всюду, в районах, в профсоюзах, в фабзавкомах вы найдете товарищей, которые сейчас выполняют работу первоклассного значения, но которые нужнее фронту, ибо если мы не сломим чехо-словаков, то эта работа и силы фабзавкомитетов, профессиональных союзов и пр. пойдут насмарку. Нужно сломить чехо-словаков и белогвардейцев, задушить на Волге гадину, чтобы вся остальная работа получила смысл и историческое значение. Вы обязаны дать несколько сот агитаторов – первоклассных боевых московских рабочих, которые пойдут на фронт, войдут в части и скажут: «Мы остаемся с частью до конца войны; войдем внутрь и будем вести агитацию и в массах, и перед каждым в отдельности, ибо дело идет о всей стране и революции, и в случае наступления, победы или отступления мы будем вместе с частью и закалим ее революционный дух». Вы нам должны дать и вы нам дадите, товарищи, таких людей! Я вчера разговаривал по этому же поводу с председателем Петроградского Совета Рабочих и Крестьянских Депутатов, тов. Зиновьевым, и он мне сказал, что Петросовет уже постановил четвертую часть своего состава, т. е. около 200 членов, отправить на чехо-словацкий фронт, в качестве агитаторов, инструкторов, организаторов, командиров, бойцов. Вот в этом заключается основное условие перелома, который мы должны создать. То, что старым армиям давали месяцы долгой вышколки, выправки, дрессировки, которые механически сковывали часть, мы должны дать, как я уже говорил, именно в духовном смысле и идейным путем, внедривши в нашу армию лучшие элементы рабочего класса, и это нам обеспечит победу целиком, несмотря на то, что мы хромаем по части командного состава. У нас есть безупречные, преданные командиры на низших ступенях, но именно только на низших ступенях военной лестницы. Что касается лиц высшего командного состава, то у нас слишком мало офицеров, преданных Советской власти и честно выполняющих свои обязательства; более того, вы знаете, что некоторые из них прямо перебегают в лагерь наших врагов. В последнее время таких случаев было несколько. Перебежал Махин с Уфимского фронта, перебежал профессор Академии Генштаба Богословский, только что назначенный на Екатеринбургский фронт. Он скрылся, т.-е., очевидно, бежал к чехо-словакам. На севере бывший морской офицер Веселаго продался англичанам, бывший военнослужащий нашего беломорского комиссариата также перебежал на сторону англо-французских империалистов и назначен ими командующим военными силами. Офицерство не отдает себе, по-видимому, отчета во всей остроте положения, которое для нас создается не только его прошлым, но и настоящим. Все вы помните, как жестоко солдаты и матросы старой армии расправлялись в критические моменты революции с офицерством.
С тех пор как власть находится в руках рабочих и крестьян, открылись двери знатокам и специалистам военного дела, чтобы служить рабочему классу, как они раньше служили буржуазии и царю, но значительная часть офицерства думает, очевидно, что положение переворачивается в ее пользу, устраивает авантюристические заговоры и перебегает непосредственно в стан наших врагов.
Контрреволюционное офицерство, составляя значительную часть старого офицерства, создает условия ожесточенной и справедливой вражды и ненависти рабочей массы к его заговорщическим элементам и подозрительного недоверия к офицерству вообще. Я думаю, близок час, он, может быть, уже наступил, когда нам придется это фрондирующее, становящееся на дыбы офицерство обуздать железной уздой. Мы возьмем на учет все то бывшее офицерство, которое не желает работать в деле создания рабоче- крестьянской армии добровольно, и, для начала, мы запрячем его в концентрационные лагери. Товарищи, когда великобританский империализм стал давить вооруженной ногой африканских буров,[315] он завел такие лагери для буров, для фермеров, для их жен и детей. Теперь, когда наше офицерство братается с английским империализмом, мы напомним союзникам империалистов как раз об английских концентрационных лагерях. Вместе с тем, нам приходится обратиться к товарищам в советах, в партийных организациях и профессиональных союзах – мобилизовать из своей среды в самый короткий срок всех тех товарищей, у которых есть известное прошлое командной деятельности. Всех, кто умеет командовать хотя бы небольшими частями, должно немедленно предоставить в распоряжение военного комиссариата для отправки на чехо-словацкий фронт. Вы, советские и профессиональные организаторы, должны взять всех находящихся среди вас боевиков, всех, кто были унтерами, прапорщиками, и, без исключения, отправить их на чехо-словацкий фронт; им не место теперь здесь, на штатской работе; нам нужны наши собственные командующие в небольших частях, ибо практикой подтверждается, что, если у небольших военных единиц будут подлинно советское командование, никакое высшее командование нам не будет страшно, хотя мимоходом я должен заметить, что если мы со стороны того или иного офицера, которому вручены командные права, заметим подозрительные действия, то, разумеется, виновный, – об этом нечего и толковать, тут вопрос ясен и прост, – должен быть расстрелян. Но вопрос не в том, как обстоит дело в тылу далеком или ближнем. Мы не имеем ни одного лица в высшем командовании, у которого не было бы комиссаров справа и слева, и если специалист нам не известен, как лицо, преданное Советской власти, то эти комиссары обязаны бодрствовать, ни на один час не спуская глаз с этого офицера. Но мы не имеем, а должны иметь военных комиссаров на самом фронте, чтобы здесь возложить на них ответственность и наблюдение, чтобы здесь при каждом специалисте были комиссары справа и слева с револьверами в руках; и если они увидят, что военспец шатается и изменяет, он должен быть вовремя расстрелян.
Французская революция тоже началась с маленького дела, и ей также пришлось привлечь старых офицеров, но она ставила им условия: или победа или смерть. Такой же вопрос мы поставим перед теми, кого мы отправим на чехо-словацкий фронт. А чтобы это не было голословным, нам нужны в каждой части, в каждом штабе и организации наши советские люди, для которых эта война есть их война, война рабочего класса, и которые не остановятся ни перед какими опасностями. Итак, перелом нам нужен в другом, глубоком смысле.
За эти 8–9 месяцев Советской власти мы привыкли слишком легко расправляться с нашими противниками в гражданской войне. До недавнего времени это нам всегда удавалось. Алексеевские и корниловские банды мы разбивали в два счета небольшими отрядами, балтийскими матросами или красногвардейцами Петрограда и Москвы. В результате – у нас есть товарищи, которые работали в этих красных отрядах, а теперь занимаются советской деятельностью, сидят в своих священных, правда, советских, канцеляриях и читают отчеты о действиях на фронте. Проявления таких тыловых настроений наблюдаются также и у многих комиссаров, ибо не у всех, к сожалению, есть революционный закал, несокрушимый в борьбе, когда нужно уметь жертвовать жизнью или заставлять жертвовать жизнью других, ибо дело идет о самом высоком, что только может быть, – о судьбе социалистической революции. К стыду нашему, были случаи, когда отдельные комиссары покидали город не в числе последних. В то время как комиссар, подобно честному капитану, должен покинуть корабль последним или погибнуть вместе с кораблем, были товарищи, которые при первой опасности уносили ноги в безопасное место.
Военный комиссар, поставленный Советской властью, есть должность, дающая величайшие права и обязанности, и не пустые слова, что военный комиссар должен стоять на высоте, ибо комиссарский пост есть один из высочайших постов, какие только есть в Советской Республике. Комиссар – представитель вооруженной силы в стране, а это великая сила, ибо она определяет, на чьей стороне власть. И кто из комиссаров не чувствует в себе силы, закала и самоотверженности, пусть уйдет прочь, кто же взял на себя звание комиссара, должен отдать свою жизнь!
Я должен сказать, товарищи, что в некоторых провинциальных городах местные советские власти и учреждения также не всегда бывают на высоте. Нередки случаи, когда совет эвакуируется одним из первых, уезжает в другой безопасный город за большое количество верст и там мирно дожидается, пока Красная Армия отвоюет ему покинутую резиденцию. Я заявляю, – и таково общее мнение Советской власти, – что это недопустимо, что если советская армия потеряла город, то это, в значительной степени, лежит виной и на местном совете и на военном комиссаре, и они обязаны употребить все силы, чтобы вернуть город обратно. В качестве ли агитаторов или в качестве передовых бойцов, но совет того города, который занят чехо-словаками, должен быть на фронте в первой линии огня, а не на задворках, в мирном прозябании. Я подчеркиваю сейчас отрицательные стороны именно потому, что нам, прежде всего, нужно высказывать то,
