года. На западе была захвачена немцами территория не только Польши, Литвы, Латвии, но и Белоруссии, и значительная часть Великороссии находилась под пятой германского милитаризма; Псков был в немецких руках. Украина стала австро-германской колонией. На востоке произошло летом 1918 года восстание чехо- словаков.[43] Оно было организовано французами, англичанами, но, вместе с тем, немцы через своих представителей открыто говорили, что если это восстание будет приближаться к Москве с востока, то немцы будут приближаться к Москве с запада, со стороны Орши и Пскова; мы оказались буквально между молотом германского и наковальней англо-французского империализма. На севере у нас летом были захвачены англо-французами Мурманск и Архангельск, с угрозой продвижения на Вологду. В Ярославле разыгралось восстание белогвардейцев, организованное Савинковым по приказу французского посла Нуланса, чтобы дать возможность союзным войскам через Вологду и Ярославль соединиться с чехо-словаками и белогвардейцами на Волге через Вятку, Нижний, Казань и Пермь. Таков был их план. На юге, на Дону, развернулось восстание, руководимое Красновым. Краснов тогда находился в непосредственном союзе с немцами и открыто этим похвалялся, получая от них денежную и военную помощь. Но англичане и французы понимали, что если они по Волге дойдут до Астрахани и свой левый фланг завернут на Сев. Кавказ и Дон и соединятся с Красновым, то Краснов охотно перейдет в лагерь англо-французов, ибо ему все равно, кому продаться: ему нужна помощь, чтобы удержать власть помещиков у себя на Дону и восстановить ее во всей стране. Таким образом, фронт наш с самого начала угрожал превратиться в кольцо, которое должно было сжиматься все теснее и теснее вокруг Москвы, сердца России.
На западе были немцы, на севере и востоке – англо-французы и белогвардейцы, на юге – Краснов, который одинаково готов был служить и тем и этим; на Украине – Скоропадский, ставленник германского империализма. Наше спасение в тот момент было в том факте, что Англия, Франция и Германия продолжали еще военные действия между собою, хотя и тогда уже связью между ними были наши белогвардейцы. Великая опасность была в том, что на нашей спине, т.-е. на спине раздавленной, распятой России, произойдет соглашение германского и англо-французского империализма, прежде чем поднимется европейский пролетариат. В тот период наша страна была сокращена чуть не до размеров старого московского великого княжества и продолжала сокращаться. Наибольшая непосредственная опасность грозила с востока, где чехо-словацкие корпуса создали стержень, вокруг которого лепилась контрреволюция. Первые наши усилия были направлены на восток – на Волгу.
В чем же эти усилия состояли? Мы, товарищи, как я уже упоминал, обратились к лучшим рабочим Петрограда и Москвы, мы из состава инструкторских курсов взяли охотников, лучший добровольческий элемент, наиболее отважный, мы создали небольшие отряды коммунистов. Мы исходили из того, что армия есть не что иное, как вооруженный авангард самого рабочего класса, и потому мы к нему обратились и сказали ему правду о положении и потребовали от него инициативы и энергии. Под ударами наших врагов – под Симбирском, под Казанью, – несмотря на то, что у нас был, пожалуй, некоторый перевес сил, мы отступали, нередко панически отступали, потому что на той стороне был перевес выучки, дрессировки, знания, перевес бешенства и ненависти лишенных собственности собственников против рабоче- крестьянской армии. Наконец, там был огромный перевес, состоящий в том, что мы оборонялись, а они наступали, при чем они имели возможность выбирать наиболее уязвимое у нас место. Они выбирали на советской территории место, которое сами намечали, в тот момент, который сами выбирали. У нас было то теоретическое преимущество (оно только позже стало действительным, фактическим), что мы из центра действуем по внутренним операционным линиям, по радиусам. В силу своей разбросанности, наши враги действовали и действуют в разных местах не сплошным фронтом, но ударными группами. Мы же вынуждены были логикой вещей построить постепенно сплошной фронт, и теперь наш фронт имеет протяжение в 8.000 верст. Не знаю, известен ли военным историкам другой пример, когда бы фронт был растянут на такое необозримое пространство.
Война со стороны наших врагов могла иметь и имела партизанский характер, в том смысле, что небольшие отряды, выбрав известный объект, цель, ударяли туда, чтобы нанести нам вред. Смысл партизанства состоит в том, чтобы ослабить более сильного. Партизанство, как таковое, не может дать полной победы, именно победы над организованной армией. Партизанство и не ставит себе, вообще говоря, такой цели: оно тормошит, наносит уколы, дергает, разрушает железные дороги, вносит хаос, – вот преимущество партизанства, как орудия более слабого по отношению к более сильному. Оно должно было нам вредить и нас ослаблять.
Обороняться было бы несравненно легче, если бы у нас была во всей стране милиция, т.-е. чисто территориальная, местная армия, состоящая из вооруженных и обученных на месте рабочих и крестьян, так что полк соответствовал бы волости или заводу, а уезду – дивизия или две дивизии. Тогда мы могли бы бороться везде местными силами. Милиция не означает армии более слабой, менее совершенной, как думают некоторые военные профессионалы. Милиционная армия составляется на основе обязательного военного обучения, вне-казарменным путем, на местах, так что обучающиеся и обученные не отрываются от заводов, фабрик и пашен, – это рабочие-солдаты, крестьяне-солдаты. Если бы у нас была организованная милиция, тогда уколы наших врагов, их партизанские набеги с той или иной стороны немедленно находили бы организованный и планомерный отпор в том месте, где они наносились. Это идеальная армия, к которой мы идем, к которой мы придем. Но мы не имели возможности сразу организовать ее, мы оказались вынужденными извлекать рабочих и крестьян из их бытовой родной обстановки и бросать на фронт.
Мы были вынуждены, как сказано, обратить свою армию прежде всего на восток, – нам нужен был там успех во что бы то ни стало. Вы знаете, что это было достигнуто, – но каким путем? Таким, что у себя внутри мы подавили кустарничество и мелкое местничество в военном деле. Неприятель хотя и действовал полупартизанскими набегами, но в распоряжении его имелись отряды с высоким процентом офицерства, прекрасно сколоченные, умело руководимые умелыми командирами. Для нас этот партизанский метод противника, при правильной, «научной» постановке дела с его стороны, представлял серьезную опасность. Чтобы оберечь себя от нее, чтобы использовать свое центральное положение, нам необходимо было решительно подавить кустарнические, самодельно-партизанские навыки в среде революционной армии. На этом вопросе столкнулись два течения в нашей среде, отчасти на фронтах, а в особенности в тылу. Вначале некоторые наши товарищи говорили: «в нынешних условиях мы централизованной армии с центральным аппаратом управления и командования не создадим, – для этого нет ни времени, ни технических средств; поэтому нужно ограничиться небольшими, хорошо организованными отрядами по типу полка, только более богатыми всякими техническими специальными частями». Вот первоначальная идея многих и многих товарищей: отдельные отряды в две, три, четыре тысячи солдат, соответственно сгруппированных из разных родов оружия. Это метод борьбы более слабого: если нет возможности справиться с врагом, стереть его с лица земли, то остается беспокоить его, вредить ему. Немцы были в период своего наступления сильнее нас, и нам оставалось бросать против них отряды, чтобы задерживать их наступление и вызывать партизанские налеты у них в тылу. Но на этом остановиться мы никак не могли. Путем планомерных действий нам необходимо было уничтожить врагов, которые отрезали нас от наиболее плодородных и богатых областей России. Многообразие наших врагов создало то, что у нас оказалась целая окружность фронтов: на востоке – чехо-словаки, на севере – союзные десанты, на западе – немецкое наступление, на юге – Краснов, на Украине – Скоропадский. Это показывало, что в центре страны нам необходимо было сосредоточить крупные силы, чтобы по радиусам перебрасывать их туда, где потребуется в данный момент. Но чтобы иметь возможность целесообразно распоряжаться своей военной силой в каждый момент, для этого нужно было уничтожить раз навсегда кустарничество в виде самостоятельных отрядов. Правда, они скоро стали называть себя полками и дивизиями. Существовало, однако, только название дивизии, но дивизии не было, а были партизанские отряды, не признававшие централизованного командования сверху и действовавшие по инициативе собственных атаманов или вождей. На этой почве выдержали мы немало затруднений и борьбы, потому что в кустарно-партизанской среде было огромное недоверие к тем, кто в центре следит и хочет руководить: не подведут ли, дескать, нас, не обманут ли? Это первое. А второе то, что эти отряды в прошлом имели большие заслуги в борьбе с русской буржуазией, с контрреволюцией, они проявили большой героизм, имели вождей, которые в малой партизанской войне обнаружили известные таланты и боевые качества, по крайней мере, некоторые из них. Отсюда их преувеличенное доверие к себе и преувеличенное недоверие к команде сверху. Потребовались жестокие опыты поражений при действиях наших партизанов против немцев и на других фронтах, потребовалась идейная борьба, потребовались
