– С рыжей? – спросил он.
Дилани подняла бровь, потом вспомнила, что Лукас видел Мейси в клубе. Да, ее огненно-рыжие волосы и ярко-зеленые глаза было трудно забыть.
– Она подруга Джейн?
Дилани ответила ему ничего не выражающим взглядом.
– Невесты – ну знаете, вон та во всем белом, которая выглядела невероятно счастливой и проплакала всю церемонию.
Дилани прикусила губу, но потом сдалась и улыбнулась.
– Вообще-то Мейси подружилась с одним из шаферов в тот самый четверг. Блондином – ну тем, который выглядел невероятно скучающим и зевал всю церемонию.
– Тебе следует делать это чаще. – Лукас наклонился, чтобы шепнуть это ей на ухо.
– Что?
– Шутить. Улыбаться. Ты всегда красива, но когда ты улыбаешься… Ты просто сногсшибательна. Готов поспорить, все, что тебе нужно было сделать, – это улыбнуться, показать ямочки на щеках, и судьи подносили бы тебе короны на бархатных подушках.
О'кей, итак, он красив, он умен, и к тому же, что совершенно губительно, он очарователен.
Нет, он не очарователен. Он тупоголовое ничтожество, он только что не назвал ее алчной охотницей за деньгами.
Вернувшись к своим убеждениям, Дилани широко улыбнулась, нарочито демонстрируя ямочки.
– А вам чаще следует делать это.
– Что – это?
– Стоять прямо, как сейчас. Тогда костяшки ваших пальцев не волочатся по земле. Неандертальский вид не идет вам. – Дилани повернулась и направилась к фонтану с шампанским.
– Подожди. – Лукас вздохнул. Он промучился всю свадьбу, пережил пересушенное жаркое и переваренные зеленые бобы, только чтобы иметь возможность поговорить с ней. И теперь он не хотел терять ее так быстро. После его вчерашних колкостей у нее были все права злиться на него. Лукас только надеялся, что еще не поздно загладить свою вину. Он взял Дилани за руку так осторожно, как мог, и потянул ее в сторону патио загородного клуба.
– Отпустите меня. – Она вырвала руку.
– Есть кое-что, что я хотел бы сказать тебе.
– Думаю, самым правильным будет, если вы скажете это моему адвокату. – Она сделала попытку вернуться на вечеринку.
– Мне нужно сказать это именно тебе. Наедине.
Ее глаза расширились, и Лукас подумал, что, возможно, она тоже сейчас вспомнила о том, как они были наедине три дня назад.
– По-моему, нам больше не о чем говорить.
– Я хочу извиниться.
Дилани тут же оставила попытки убежать.
– Извиниться?
– За то, что я сказал вчера. В конференц-зале. Я был несправедлив. Это было грубо и неуважительно, и у меня нет права говорить тебе такое.
Он посмотрел ей в глаза и увидел, что ее взгляд смягчился.
– Я знаю, мои слова причинили тебе боль. Я сожалею. Я не хотел этого.
– Тогда почему вы это сделали?
Лукас закрыл глаза.
– Меня немного… застала врасплох вся ситуация. Мне не нравится, когда я теряю контроль… И ты была совершенно права, назвав меня неандертальцем. – Он показал костяшки пальцев, на которых остались шрамы после того, как в десять лет он упал со скейтборда. – Видишь, мои руки в шрамах из-за того, что волочатся по земле.
Дилани улыбнулась, потом рассмеялась. Боже, как она хороша, когда смеется!
– Ладно. Извинения приняты. – Дилани снова попыталась уйти. Очевидно, его проступки были прощены, но не забыты окончательно.
– Неужели мое общество настолько неприятно, что ты не можешь провести несколько минут наедине со мной?
Дилани не хотела признаваться, что считает его общество чрезвычайно приятным; что она и сейчас помнит, как его твердое тело ощущалось под ее руками; что, находясь с ним наедине, она глубоко вдыхала его запах, чтобы помнить его, когда они расстанутся; если она проведет еще пять минут с ним, таким внимательным и благородным, сама она скорее всего окажется очень невнимательной и неблагородной, втолкнув его в кусты и набросившись на него.
– Нет ты не неприятен, – заверила она Лукаса. – Но я думаю, что нам больше не стоит оставаться наедине, принимая во внимание сложившуюся ситуацию.
