помещикам», «без потрясений, нечувствительно» подводя их к мысли о переменах, и держать в тайне все проекты, дабы раньше времени не внести смятение в умы мужиков. Лагарп советует действовать «без шума, не касаться права собственности, не говорить об освобождении и свободе». Кочубей также отступает перед препятствиями, которые кажутся ему непреодолимыми. По его мнению, опасно трогать институт, на котором «держится весь порядок вещей». Все согласны в одном: необходимо избежать резкой ломки. Они готовы отказаться от помещичьих прав на крестьян, но не от прав на землю, которую эти крестьяне обрабатывают. Для них неприемлемо освободить крестьян без земли, дав им средства для ее выкупа, и еще более неприемлемо безвозмездно отдать крестьянам часть помещичьей земли. Для помещика земля – часть его капитала, основа его богатства, престижа, естественный источник его доходов. Для крестьянина земля, в течение веков возделывавшаяся его предками, переходившая от отца к сыну, – его собственность. «Мы ваши, – говорят крестьяне помещикам, – но земля наша». После долгих колебаний Александр отклоняет единственно приемлемое решение: освобождение крестьян без земли. Все, следовательно, остается, как было. Лопнул еще один воздушный шар. Чтобы успокоить свою совесть, члены Негласного комитета принимают несколько второстепенных решений, слабый паллиатив для выхода из ситуации, которая, казалось, так их возмущает: не раздавать земли и крестьян за услуги, оказанные государству, запретить публикацию в газетах объявления о продаже и покупке людей, дозволить купцам и мещанам покупать землю в собственность – право, бывшее до сих пор монополией дворян. Цель последней меры – создать слой мелких земельных собственников. Наконец, указ от 4 марта 1803 года дополнявший императорский указ от 20 февраля 1802 года, определил условия освобождения крепостных по добровольному соглашению с помещиками, что должно было создать особое сословие «вольных хлебопашцев». Формальности такого рода освобождения сложны и не позволяют крестьянам обойти все тот же подводный камень – выкупить свой клочок земли. Став свободными и не имея земли, они обречены на голодную смерть, если не перейдут на положение дворни. Мало кто воспользовался этой непродуманной и поспешной мерой.[18] Негласный комитет выдыхается; не звучат больше на его собраниях призывы к конституционной монархии. После тридцати шести заседаний, состоявшихся в течение двух с половиной лет, собрания Негласного комитета прекращаются сами собой, без вмешательства Александра. Лагарп, вконец разочарованный, возвращается в Швейцарию.
Устав от своих сподвижников, царь становится все более неуступчивым, пользуясь всей полнотой своей власти. Старого поэта Державина, министра юстиции, который осмеливается сделать ему замечание за какой-то мелкий промах, он резко одергивает: «Ты все еще хочешь учить меня? Самодержец я или нет? Так вот, что захочу, то и буду делать».
При этом он чрезвычайно учтив со всеми членами своей семьи, особенно с матерью: он оказывает ей всяческие почести и предоставляет ей, а не императрице возглавлять официальные церемонии. Учтив он и с женой: он обращается с ней почтительно и нежно и не перестает ее обманывать. Будучи по природе мотыльком, он легко переходит от одного увлечения к другому, стараясь одержать победу, но не пользуясь ее плодами. Он ухаживает за женами двух своих друзей, Строганова и Кочубея, заводит мимолетную связь с французской певичкой мадемуазель Филлис, поддается чарам другой французской актрисы, мадемуазель Шевалье, вздыхает у ног третьей – знаменитой мадемуазель Жорж, влюбляется мимоходом в мадам де Бахарах, мадам де Креммер, мадам де Северен и мадам де Шварц, мужья которых закрывают на это глаза, и в довершение всего признается своей юной сестре Екатерине в страсти, по меньшей мере, двусмысленной. По словам Карамзина, у Екатерины «огненные глаза и талия полубогини»; по свидетельству княгини Ливен, «ослепительный цвет лица и прекраснейшие в мире волосы», наконец, по общему мнению, она неотразимо обаятельна, язвительна, очень образованна, но резка, высокомерна, а иногда невыносимо самонадеянна. Ее влияние на Александра с каждым годом возрастает. Он любит ее нервную грацию, ее искрящуюся умом беседу. У какой черты останавливаются они во время нежных встреч наедине? После одного из таких свиданий Александр пишет ей: «Прощайте, очарованье моих очей, владычица моего сердца, светоч века, чудо природы, а еще лучше, Бизям Бизямовна[19] с приплюснутым носиком». И в другой раз: «Что поделывает Ваш дорогой носик? Мне так приятно прижиматься к нему и целовать его»… «Если Вы и безумица, то самая восхитительная из всех! Я без ума от Вас». «Ваша любовь необходима для моего счастья, потому что Вы самое красивое создание во всем мире»… «Я безумно люблю Вас!.. Я радуюсь, как одержимый, когда вижу Вас. Примчавшись к Вам, как безумный, я надеюсь насладиться отдыхом в Ваших нежных объятиях. И добавляет: —Увы, я не могу воспользоваться моими давними правами (я говорю о Ваших ножках, вы понимаете?) и покрыть их нежнейшими поцелуями в Вашей спальне». Но Александру мало и этой кровосмесительной склонности. Он жаждет воспламенять все сердца. «Вы не понимаете прелести любовной игры, – поучает он одного из приближенных. – Вы всегда заходите слишком далеко». И вот наступает момент, когда он и сам «заходит далеко», выбрав в любовницы Марию Нарышкину, жену богатейшего сановника. Мария Нарышкина, дочь польского помещика князя Четвертинского, затмевает, по общему мнению, всех придворных красавиц. Вигель пишет о ней: «Я… дивился ее красоте, до того совершенной, что она казалась неестественной, невозможною». Генерал Кутузов утверждает, что «женщин стоит любить, раз среди них есть особа столь привлекательная, как Мария Нарышкина». Поэт Державин, недавно воспевавший императрицу Елизавету в образе Психеи, теперь воспевает фаворитку в образе Аспазии. Он славит «огонь ее очей» и «пышную грудь». Ее туалеты, тщательно продуманные, восхитительно обрисовывают ее стройный стан и подчеркивают ослепительную красоту лица. Она не носит драгоценностей и на придворных празднествах всегда появляется в простом белом платье, ниспадающем мягкими складками. Ее идеал – мадам Рекамье. А за ее прелестным обликом скрывается жажда наслаждений и убогий ум, чуждый серьезных интересов. Мария Нарышкина не претендует на роль Эгерии и никогда не докучает царю ни просьбами, ни советами. В ее обществе он не размышляет о государственных делах, не предается душевным терзаниям – он отдыхает. Жозеф де Местр, посол Сардинского короля, в письме к своему государю так характеризует новую фаворитку: «Она не Помпадур и не Монтеспан, а, скорее, Лавальер, с той разницей, что она не хромает и никогда не пострижется в монахини».
Нарышкины несметно богаты; у прекрасной Марии Антоновны есть все, что может пожелать ее душа, и ей ничего не нужно выпрашивать у своего царственного возлюбленного. Ее муж, Дмитрий Нарышкин, – оберегер-мейстер Его Величества. Фамилия Нарышкиных более ста лет назад занесена в летописи русского царствующего дома. Из памяти людской не изгладилось, что матерью Петра Великого была Наталья Нарышкина, а любимым шутом Екатерины Великой – Лев Нарышкин, прозванный Арлекином. Целый штат управляющих, секретарей, компаньонок, домашних актеров сопровождает Нарышкиных при переездах. На приемах у них подают три полных перемены блюд, приготовленных по-русски, по-французски и по- итальянски. Оркестр из сорока музыкантов услаждает слух приглашенных, нежащихся среди экзотических фруктов и диковинных цветов. Такие роскошные приемы они устраивают не только в России. Нарышкиным принадлежат замок во Флоренции, вилла «на чистом воздухе» во Фьезоле, дворец на Фонтанке в Петербурге и летняя резиденция на Крестовском острове. Этот летний дворец, величественное здание с зеленым куполом и римским портиком с белыми колоннами, расположен рядом с резиденцией царя, находящейся на Каменном острове на другом берегу притока Невы. Стоит перейти деревянный мостик – и Александр у своей любовницы. Убранство дворца сохранилось с петровских времен: плафоны расписаны мифологическими сценами, на окнах занавеси из тяжелых узорчатых тканей, вдоль стен расставлена старинная массивная мебель, в простенках – тусклые зеркала. Во время приемов Его Величество открывает бал традиционным полонезом в паре с Марией Нарышкиной, а оберегер-мейстер, ее супруг, взволнованный такой честью, скромно потупляет взор. В обычные вечера царь, прибыв во дворец, удаляется вместе с хозяйкой в будуар, устроенный ею для их встреч. Здесь все просто, мило, интимно. Мария Нарышкина говорит, что в этом укромном уголке чувствует себя «дома», и ненавязчиво внушает любовнику, что и его «дом» здесь. Александр по натуре холоден и благодарен любовнице за то, что она пробуждает в нем порывы страсти, изумляющие его самого. В кругу второй семьи он наслаждается теплом и очарованием домашнего уюта, которых лишен его супружеский очаг. Елизавета с достоинством переносит его предательство, но матери признается: «Я все могу простить женщине, кроме совращения женатого мужчины, ибо пагубные последствия этого невозможно предвидеть». Александр, узнав, что Мария Нарышкина наконец забеременела, захлебывается от радости, а фаворитка сама сообщает императрице о своем «интересном положении». Елизавета, у которой все еще нет детей, страдает и возмущается: «Поверите ли, дорогая мама, что она имела наглость мне первой сообщить о своей беременности, совсем недавней, так что она и не заметна. Большее бесстыдство трудно себе представить. Это произошло на балу,
