холодная голова. А Мартина, похоже, положила глаз на тебя.
– Псих!
– Уверяю тебя!
Алексей был польщен, но виду не показал. «Не влюблен ли Тьерри тайно в свою кузину?» – неожиданно подумал он. Это бы объяснило его насмешки, колкости и капризы. Он и сам, по правде говоря, был небезразличен к терпкому, вызывающему очарованию Жизелы. Тщетные мечты. Взбираясь по крутой тропинке, он с наслаждением вдыхал настоянный на запахах сосны и морской пены воздух. Тьерри на своих длинных ногах, как на ходулях, поднимался быстрее, чем он. Но ему не хватало дыхания. На минуту он остановился, задохнувшись, сел на краю дороги и объявил прерывающимся голосом:
– Завтра я попрошу у родителей машину, чтобы поехать на Зеленое озеро… Это на плато д’Асси. Превосходное место! Можно предложить Жизеле и Мартине поехать вместе!
– Ну да. Почему бы нет? – сказал Алексей, бросив на друга лукавый взгляд.
И они пошли дальше, плечом к плечу, размахивая руками.
XII
Каникулы Алексея приближались к концу. Железнодорожный билет был уже взят и место заказано. Он поедет один на поезде первый раз в жизни. Эта мысль несколько смягчила предстоящее расставание. Утром пятнадцатого августа Гозелены собрались идти в церковь. Они ходили туда только по случаю больших праздников.
– Нельзя не пойти, – сказал Тьерри. – Успение Пресвятой Богородицы – большой праздник для нашей семьи. Можешь присоединиться.
– Конечно, – ответил Алексей.
Он уже бывал в католических храмах, но никогда не посещал мессы. Оказавшись в нефе[14] рядом с Тьерри и его родителями, он почувствовал, что еще более глубоко погрузился в жизнь Франции. Все удивляло его в этом месте, так непохожем на то, что он видел в церкви на улице Дарю. Там стояли, а здесь удобно, как на спектакле, сидели напротив алтаря, украшенного цветами в честь Девы Марии. Безбородый пастор говорил по-латыни. Время от времени, подчиняясь звонку, верующие преклоняли колени для молитвы. Потом вновь садились, потом вставали, потом склоняли головы. Вместо хора играл орган с глухим звучанием. Слушая эту торжественную, немного механическую музыку, Алексей с сожалением вспоминал широкие волны человеческих голосов, звучавших во время богослужения под сводами православной церкви. В окружении той бури, гармоничной и мощной одновременно, невозможно было не трепетать до глубины души. А здесь служба была мирной, как бы цивилизованной. В положенное время кюре поднялся на кафедру и по-французски произнес молитву о прощении грехов, которое дарует счастье тем, кто умеет прощать. У него был сильный савойский акцент. Обернувшись, Алексей заметил в глубине церкви Жизелу и Мартину. И улыбнулся им. Они кивнули головами. Среди присутствовавших было много празднично одетых крестьян с грубыми, почерневшими от солнца лицами. Они стояли бок о бок с туристами, с господами в полосатых блейзерах, дамами в украшенных бантами шляпках. И этот такой разношерстный мир молился одним дыханием. Алексей заметил, что французы крестились, перенося руку ото лба к груди, затем к левому и правому плечу, в то время как русские кладут крест справа налево. Он последовал примеру соседей, чтобы не выделяться в единодушной толпе.
Праздничная литургия продолжалась. Тьерри казался внимательным и в то же время рассеянным. Он считал себя настоящим христианином, однако не подчинялся обрядам слепо. Алексей сказал, что и у него то же, неясное, как и у друга, отношение к богу. Тем не менее, оказавшись в толпе верующих, он признавал, что верить приятно. Верить со всем народом, со всей страной. А не только так, как в церкви на улице Дарю, с группкой тоскующих эмигрантов. Он с волнением думал о том, что в тот же день и в тот же час миллионы людей молились во всех уголках Франции в соборах или деревенских церквах. Выйдя на улицу и смешавшись с пестрой толпой крестьян и курортников, он смутился, осознав, что предал свое детство и сделал выбор.
Жизела и Мартина присоединились к Гозеленам на паперти. Жизела объявила, что кюре был «превосходен в своей тупости и убежденности». Встречу назначили после обеда. Небо было неясным, так что в дальнюю прогулку отправляться было нельзя. Тьерри предложил поехать к каминам[15] Фей.
– Заходите за нами в гостиницу, – предложила Жизела. – В три часа, годится?
– Попросите Альбера отвезти вас, – сказал господин Гозелен. – Нам сегодня машина не нужна.
Быстро пообедали, так как родители Тьерри ждали гостей – не Бурассонов, слава богу! – на бридж. Пристрастие Гозеленов к картам было странным. Это, конечно, был не в высшей степени изысканный досуг. У Крапивиных в бридж не играли. И ни во что другое. Встречи с друзьями были посвящены бесконечным разговорам. Русская болезнь!
Тем временем в шале с самого утра царила суматоха. По случаю бриджа горничная передвинула в гостиной мебель и поставила в центре четыре складных, покрытых зеленым сукном столика. Повариха Мари трудилась над приготовлением десяти сортов сандвичей. Спустившись в гостиную, Алексей и Тьерри обнаружили ряды серебряной посуды, нагруженной ломтиками поджаренного хлеба с гусиной печенкой, окороком, лососем, пирожками с ягодами, печеньем, пирожными с кремом. Несмотря на протесты Мари, они отведали, смеясь и облизывая пальцы, всего понемногу, прежде чем ускользнуть на свое молодежное гулянье.
Жизела, Мартина, Марсель и Адриен ждали Тьерри и Алексея в холле гостиницы. За город выехали на машине. Потом отправились цепочкой пешком по прерывающейся тропинке к каминам. Алексея поразили четыре возвышающиеся на склоне земляные колонны с плоским камнем наверху. Вода размыла вокруг них почву, однако эти странные неустойчивые пирамиды – единственная достопримечательность неброского пейзажа – все еще продолжали стоять. Жизела по праву сочла их репутацию «раздутой».
– Это приманка для туристов! – сказала она.
Мартина спросила, почему они называются «каминами Фей». Может быть, с этим названием связана легенда? Тьерри признался, что не знает. Жизела сфотографировала кузена и Алексея на фоне альпийского пейзажа. Они стояли плечом к плечу с ледорубами в руках и щурились от яркого солнца. Все по очереди позировали перед фотоаппаратом, который девушка установила на штативе. Потом пошли дальше. Движением дирижировал Тьерри. Остальные, рассеявшись, шли за ним. Под ногами перекатывалась галька. Склон был крутым. Завершавший группу Алексей крикнул Тьерри:
– Ты идешь слишком быстро!
Но Тьерри отрицательно покачал головой и ответил, не оборачиваясь:
– Не беспокойся! Все в порядке.
Балансируя на длинных ногах, он при каждом шаге помогал себе ледорубом. Вдруг он поскользнулся, качнулся и упал на спину. Первым подбежал Алексей.
– Тебе не больно? – спросил он.
– Ничего, – ответил Тьерри. – Я и в самом деле очень неловкий! Неумеха!
Подошли Жизела, Мартина и братья Веррье. Тьерри успокоил их:
– Все нормально. Идите вперед. Я вас догоню.
Они пошли. Оставшись с Алексеем, Тьерри сел на камень, чтобы отдышаться. Он был очень бледен. По лбу струился пот, тяжело дышал.
– Завтра у меня все будет болеть! Не говори ни слова матери! Она из этого сделает трагедию! Давай, вперед!..
Они осторожно двинулись в путь. Обе парочки ждали их у автомобиля. На обратном пути, в духоте переполненной машины, весело обсуждали происшествие. Тьерри настоял вопреки здравому смыслу на том, чтобы сначала отвезти в гостиницу кузину, братьев Веррье и Мартину. Когда он и Алексей вернулись домой, родители все еще играли в бридж. Тьерри тяжело вскарабкался по ступенькам до своей комнаты и упал одетый на кровать. Некоторое время спустя, узнав о случившемся от шофера, в комнату вошла взволнованная мать. Он успокоил ее:
– Я же говорю вам, мама, что ничего страшного! Мне уже лучше. Завтра совсем пройдет.
Но она не поверила. Заставила раздеться, лечь и положила вокруг груди подушки, которыми он обычно окружал себя ночью. Видя ее такой взволнованной, Алексей подумал, что сдержанность, которую он считал присущей Гозеленам, была не чем иным, как признаком хорошего тона, и что в тяжелые минуты ими
