скажет больше ни слова. А на нужную ей тему – тем более. И она подошла к нему с совершенно другой стороны:
– Почему ты не захотел идти в столовую?
– Чтобы не встречаться с тем типом.
– С каким типом?
– С Марселем, кладовщиком.
– А что тебе до этого Марселя?
– Сухарь. Болван. Дурак каких мало! Он не переносит меня, потому что я моложе. Все время лезет со своими идиотскими замечаниями. Вот я и поставил его как-то на место. Ну а что до Лассо, я часто спрашиваю себя, на что же он тратит свои выходные, когда у него под рукой нет дюжины парней, которых нужно заставить потеть. Истинный надсмотрщик! Это невыносимо. И таким типам приходится кланяться.
– Ты узнавал о вечерних курсах?
– Пока нет. Почему ты ко мне пристаешь? Тебе нужен еще один макетчик?
– Да, Каролю болен.
– Но Бруно заменит его как нельзя лучше. Он ведь работает как ангел, этот твой Бруно. Когда бы я к тебе ни зашел, ты виснешь у него на плече. Или он виснет на твоем. Видишь, ему так необходимо твое присутствие, что он пришел обедать в «Колбасник», потому что услыхал, как я тебя сюда приглашал. Бедняга, он за своим столиком совсем один. Мне его жаль. А тебе?
Высказавшись, он поднялся. Анн смотрела, как он направляется к Бруно.
– Идемте на кофе к нам, так-то оно будет лучше.
Бруно согласился, пересел за их столик. И как только официантка принесла заказанные три кофе, Лоран тут же выпил свою чашку, одним глотком.
– Извините меня, – нарочито громко объявил он. – Мне нужно бежать. Понимаете, никак нельзя на работу опаздывать.
И бегом устремился к выходу.
Анн даже не успела отреагировать. В голове у нее звенела леденящая пустота. Оставшись наедине с Бруно, Анн заказала себе еще кофе. И они обсудили книгу об охоте.
Ей показалось, что лежавший рядом Лоран уснул, и она протянула руку, чтобы потушить стоявшую на ночном столике лампу. Он тихо попросил, не открывая глаза:
– Оставь, не надо…
– Ты не спишь? – спросила она.
– Нет, не хочу.
– Ну так вот, а я хочу спать, Лоран!
Он открыл глаза и посмотрел на нее черным от злости взглядом:
– Это и неудивительно. Ты же так много работаешь на издательство «Гастель». Впрочем, кажется, скоро ты будешь работать еще больше. Патрон по милости своей прочит тебе новый пост.
– Кто тебе сказал? – спросила она.
– Об этом шепчутся все кому не лень. А что, это неправда?
– Правда.
– Почему же ты мне ничего не сказала?
– Потому что это – из разряда новостей, которые тебя совсем не интересуют.
– А тебя они завораживают?
– Мне приятно сознавать, что мой труд ценят.
– Кто?
Анн не стала отвечать. Лоран оперся на локоть и отбросил простыни. Голый, нахрапистый, он господствовал над Анн.
– Ты не осмелилась мне об этом сказать, – продолжал он, – потому что сама с собой не в ладу. Ты чувствуешь, что предаешь меня, соглашаясь с шайкой всяких там Куртуа, Лассо и прочих. Всякий раз, когда ты принимаешь их сторону, ты понемногу отдаляешься от меня. Раз ты с ними, значит – не со мной. Вот и сейчас, даже в моих объятиях ты была не женщиной, а важной персоной из издательства «Гастель», шефом отдела, шишкой! Я занимаюсь любовью с шишкой!
Он выплевывал все эти слова прямо ей в лицо. Она не шевелилась, безмолвная и надменная. Глаза Лорана лучились нелепой яростью. Неожиданно он рыкнул:
– Чего улыбаешься?
– Потому что ты смешон, – ответила она.
Он соскочил с кровати:
– Ах так, да?
И принялся шарить глазами вокруг себя, словно искал какое-нибудь оружие. Наткнувшись глазами на ночную сорочку Анн, висевшую рядом на спинке стула, он схватил ее обеими руками и рванул, что есть силы, надвое. Легкий шелк поддался и затрещал. И чем дальше терзал Лоран эту прозрачную тряпку, тем более успокоенной, внимающей и отстраненной ощущала себя Анн.
– Что ты хочешь этим доказать? – спросила она. – Свою силу? Глупость? Прекрати немедленно! И убирайся в свою комнату!
– Плевать я хотел на твои приказы! – крикнул он, отбросив разодранную сорочку куда-то в угол. – Я могу здесь все расколошматить, если захочу! Все! Все!
Он пнул ногой стул. От грохота Анн вздрогнула и инстинктивно натянула на голые плечи простыню. Он же сейчас разбудит отца! От этой мысли ей стало смешно.
В наступившей тишине Лоран сделал пару шагов назад. Сжав кулаки, он весь дрожал. Неожиданно он рухнул прямо перед кроватью на колени и, уронив голову, едва слышно попросил:
– Анн, я хочу, чтобы ты не работала. Я хочу, чтобы ты не выходила из этой комнаты. Никогда!
– А я хочу, чтобы ты впредь не говорил со мной таким тоном. Никогда! – жестко выговорила она каждое слово. – Ты слышал, что я тебе только что сказала? А теперь убирайся!
Он медленно поднялся, собрал со стула свои вещи и направился к двери. Она видела его со спины, голого, худого, с круглыми ягодицами. На пороге он обернулся: перед ней стоял нищий, вышедший из общественной бани с лохмотьями под мышкой.
И она осознала вдруг, какую огромную, почти неограниченную власть имеет над ним. Она была для него и глотком воды, и куском хлеба. Она была вправе и казнить его, и миловать.
– Вернись, – приказала она сдавленным голосом.
И он повиновался.
23
Анн шагала в ритм с собственным негодованием.
Ну что ж, тем лучше! Пускай Лоран сегодня опоздает на работу, пускай его вышвырнут вон! Трижды пыталась она его разбудить, толкая в плечо. Подниматься он отказался. Она ушла, не став его дожидаться. Терпение ее было на исходе. Он сослался на головную боль. Она ему не поверила.
Комедиант, ничтожество, паразит!
Ей хотелось возражать сразу же, как только он открывал рот. Иногда ее раздражал уже один его взгляд, не дававший ей покоя даже на работе. Его руки, губы, тело, запах… Они прикованы друг к другу. Враги по разуму, сросшиеся кожей. Она понимала, что безнадежно увязла. И презирала себя за это. Анн вспомнила минувшую ночь. Собственные шаги отдавались у нее в голове. Вокруг пробками на пенных барашках волн качались лица прохожих.
На перекрестке с рю Сервандони Анн наткнулась на полицейский заслон. У тротуара стояли две пожарные машины, на проезжей части растеклись огромные лужи. Она подняла глаза к верхним этажам издательства «Гастель» и вскрикнула от изумления. Стены покрыты пятнами копоти. Все стекла выбиты. Пожар, казалось, потушили, но через двери и пустые проемы оконных рам продолжал клубами выбиваться дым. На тротуаре в кучу свалены обгоревшие деревяшки, обломки мебели, пачки почерневшей бумаги. Меж домами бабочками порхали сажа и копоть. Воздух пропитался запахом паленого. Анн проскользнула между добродушными полицейскими и присоединилась к сослуживцам, занятым пересудами о случившемся. О том, чтобы зайти внутрь, где продолжали работать пожарные, не могло быть и речи. Она
