Здесь будет спор живых достоинств, И их борьба, и их закат, И то, чем дарит жаркий пояс И чем умеренный богат. И в тяжбе борющихся качеств Займет по первенству куплет За сверхъестественную зрячесть Огромный берег Кобулет. …………………………………………… Здесь будет облик гор в покое, Обман безмолвья: гул во рву; Их тишь: стесненное, крутое Волненье первых рандеву. …………………………………………….. Здесь будет все: пережитое В предвиденьии наяву, И те, которых я не стою, И то, за что средь них слыву.[69] Вот таким странным образом песнь во славу идеальной женщины сливается с описанием мест, где она впервые явилась ему, — пейзажами кавказских гор с укрытыми снегом вершинами, берегов Черного моря… В эйфории двойного открытия поэт, без минутного колебания, смешивает порывы сердца, красоту пейзажей и тяжкий труд тех, кто работает ради того, чтобы использовать все природные богатства родной страны. Он восхищается поденщиками с мозолистыми руками, теми, кто в работе не жалеет сил, но восхищается и теми, кто «по-отечески» надзирает за ними.
Заключая этот гимн жизни, какой бы трудной, суровой и несправедливой она ни была, поэт восклицает:
Когда я устаю от пустозвонства Во все века вертевшихся льстецов, Мне хочется, как сон при свете солнца, Припомнить жизнь и ей взглянуть в лицо. Незваная, она внесла, во-первых, Во все, что сталось, вкус больших начал. Я их не выбирал, и суть не в нервах, Что я не жаждал, а предвосхищал. И вот года строительного плана, И вновь зима, и вот четвертый год. Две женщины, как отблеск ламп Светлана, Горят и светят средь его тягот. Мы в будущем, твержу я им, как все, кто Жил в эти дни. А если из калек, То все равно: телегою проекта Нас переехал новый человек. Когда ж от смерти не спасет таблетка, То тем свободней время поспешит В ту даль, куда вторая пятилетка Протягивает тезисы души. Тогда не убивайтесь, не тужите, Всей слабостью клянусь остаться в вас. А сильными обещано изжитье Последних язв, одолевавших нас[70].
