чтобы такой видели ее друзья. Особенно тот, чье мнение для нее было самым важным в ту пору: Сегюр. Беседы с этим человеком приводят ее в восторг. Она расспрашивает его об Америке, о переселенцах- пуританах, о конном походе по прериям Венесуэлы, а также о Версале, о Вольтере, похвалившем ее за стихи, сочиненные в юности, о дорогом Дидро, умершем в 1784 году, о Фридрихе II, скончавшемся в 1786 году, оставив трон тупоумному племяннику Фридриху Вильгельму, о мадам дю Деффан, о Марии-Антуанетте. Скоро Сегюр стал одним из завсегдатаев ужинов для близких в Эрмитаже. Он был непревзойденным в литературных играх. Его коньком было буриме. Однажды ему пришлось придумать с ходу четверостишие, где рифмами должны были быть слова: народ – бьет и скрижали – бежали. Не задумываясь, он декламирует:
Стихи вызвали всеобщее восхищение. Екатерина пишет Гримму: «Лучший поэт Франции – несомненно граф Сегюр. Ныне никого рядом с ним не поставила бы». Потемкину симпатичен этот француз. Мамонов, «Красный мундир», ищет его общества и советов. Екатерина видит в Сегюре скорее друга, чем дипломата. Чтобы выразить ему свое расположение, она велит поставить в театре его пьесу «Кориолан». Эти знаки внимания не остаются без ответа. Сегюр находит Мамонова «выдающимся человеком и внешне и духовно», высоко отзывается о запутанном парадоксальном, проявляющемся рывками, гении Потемкина. О любовной жизни Екатерины он написал деликатнейшее суждение: «Вполне можно снисходительно закрыть глаза на ошибки женщины – великого человека, раз она даже в своей слабости проявляет столько самообладания, столько мягкости и великодушия. Очень редко встречаются в одном человеке неограниченная власть, ревность и умеренность; такой характер может осудить только бессердечный, только владыка, не знающий слабостей». Посол Франции гораздо резче отзывается о великом князе Павле, чей неуравновешенный характер представляется ему опасным для будущего России. «Никогда, – пишет он, – не встречал я человека легкомысленнее, трусливее, капризнее, одним словом, полностью не способного сделать кого-нибудь счастливым, в том числе и себя… Навязчивой идеей у него стала история всех царей, лишенных трона или убиенных… Воспоминание о них постоянно преследует его как призрак и гасит в нем свет разума».
Вернувшись в Россию, Павел уединяется в Гатчине с женой и дочерьми, где грубо и жестоко третирует их и проклинает императрицу, позволяющую им лишь изредка, по особому разрешению, видеть сыновей Александра и Константина. Да и сам он видит матушку только на официальных церемониях. Их контакты поддерживаются лишь в виде писем, выдержанных в холодном протокольном стиле. «Добрейшая и дорогая матушка, письмо Вашего Императорского Величества доставило мне чувствительное удовольствие. Прошу принять выражение моей признательности», – пишет он. А она отвечает: «Получила, дорогой сын, Ваше письмо от 5 числа сего месяца с выражением Ваших чувств, на кои мои и отвечают. Прощайте и будьте здоровы».
В Гатчине Павел полностью отдается своей военной страсти. Окруженный отборными немецкими солдатами, он присваивает офицерские звания, одевает войска по своей прихоти, насаждает железную дисциплину и оболванивает их ежедневными учениями. Весь в своих мечтах, он не принимает никакого участия в политической жизни страны. Екатерина считает, что нет смысла подключать сына к ее планам правления. А ведь она готовится к мирной экспедиции, в которой и великокняжеская чета будет участвовать. Речь идет о предложенном Потемкиным торжественном и праздничном путешествии в Крым. Увидев приобретенные недавно южные области, царица сможет убедиться на месте в административном, архитектурном и военном таланте князя Таврического. Иностранные послы, сопровождающие Ее величество, проинформируют свои правительства о русском чуде. И наконец, турки, убедившись в том, какой интерес проявляет императрица к этим территориям, и в той мощи, какой она располагает для их защиты, крепко подумают, прежде чем выступить с оружием для пересмотра границ. Весь двор лихорадочно готовится к неслыханной поездке. Екатерина приглашает Иосифа II и принца де Линя поехать с ней. Она назначает поименно, какие западные дипломаты будут ее сопровождать: граф Кобенцль, посол Австрии, сэр Фитц-Герберт, посол Великобритании, граф де Сегюр, посол Франции. Русские министры и сановники, фрейлины и, разумеется, фаворит Мамонов также составят эскорт императрицы.
Потемкин выезжает вперед, чтобы подготовить прием государыни. Екатерина предвкушает радость от такой перемены мест. Она хотела бы взять с собою внуков. Но родители протестуют: почему внуков, а не их? Екатерина не решается прямо заявить, что одно их присутствие способно испортить всю поездку, тогда как она была бы счастлива и горда, если бы могла прокатить Александра и Константина через всю империю. Она пишет Павлу и его жене: «Ваши дети принадлежат вам и мне и всему государству. Я считала для себя приятным долгом, с самого раннего их возраста, заботиться о них нежнейшим образом… Вот я и подумала: вдали от вас для меня будет утешением, если они поедут со мной. Из пятерых детей трое при вас.[136] Неужели мне на старости лет придется на полгода лишиться всех членов семьи?» В конце концов решили, что из опасения трудностей дорожной жизни и Александр и Константин останутся с родителями.
Срочно готовят сани, собирают табуны коней для перекладных, обновляют туалеты, отправляют курьеров в большие города-этапы. В конце декабря 1786 года все готово к отъезду.
Январь 1787 года. Императрица, как обычно, принимает поздравления придворных и дипломатов по случаю Нового года. Но, выслушивая пресные поздравления по этому поводу и отвечая легким поклоном на реверансы, мысленно она уже далеко, на заснеженных дорогах, ведущих в сказочно богатые южные земли.
Глава XXII
Путешествие в Крым
В морозный день в начале января 1787 года императорский кортеж тронулся в путь под залпы артиллерийского салюта и приветственные крики собравшегося перед дворцом простого люда. Ее императорское величество, министры, высшие сановники и дипломаты разместились в четырнадцати санях. На самом деле это не просто сани, а удобные домики на полозьях с креслами, подушками, коврами, диванами и столами. Свет в них попадает через три окна, устроенных с каждой стороны. Сани так высоки, что в них можно стоять. Упряжки в восемь или десять лошадей тянут по снегу эти царские салоны. Свита и прислуга теснятся в 164 более скромных санях. Шестьсот лошадей ожидают поезд на каждой станции. Для того чтобы кучера не сбились в обманчивой белизне заснеженных полей, Потемкин велел вдоль всего пути развести огромные костры, огонь в них должен был поддерживаться день и ночь, пока не проедет весь поезд.
Путники останавливаются либо в казенных домах, самым тщательным образом обставленных для такого случая, или же у частных владельцев, которым заранее заплачено за приведение жилья в надлежащий вид. Тучи слуг прибывают на место до приезда государыни и ее гостей. Когда те ступают на землю, на богато убранном столе их уже ожидают горячие кушанья. Каждый раз пользуются новой посудой, новыми скатертями и салфетками, которые потом оставляются в подарок либо владельцу, если все останавливались в частном доме, либо кому-нибудь из свиты, когда речь шла о казенном доме.
Не обращая внимания на превратности путешествия, Екатерина строго придерживается собственного распорядка дня. Она встает в шесть часов утра, занимается одна или с министрами до восьми часов, потом созывает немногочисленных приближенных на завтрак. В путь отправляются в девять и до двух часов дня сани скользят по бескрайним снежным просторам, задерживаясь лишь для того, чтобы перекусить где- нибудь в наскоро построенном новом деревянном дворце, – и снова в путь. В четыре часа поезд останавливается в чистом поле, за дело принимаются слуги и, поставив кипящие самовары прямо на снег, наливают чай и бегом разносят стаканы и пирожные от одних саней к другим. Во время таких остановок путешественники меняются местами, чтобы разнообразить темы разговора и завязать новые отношения. Екатерина сама назначает тех, кто поедет с ней. Сегюр чаще других оказывается среди этих лиц. Каждый раз он находит рядом с Ее величеством Мамонова, ее «баловника в красном мундире». Как и на вечерах в тесном кругу в Эрмитаже, общество весело болтает, загадывает шарады, играет в забавные игры, составляет буриме. Императрица задает тон, рассказывая смешные истории из своего богатого событиями прошлого. Ведь она знала стольких весьма интересных людей, пережила так много удивительных событий! Рассказывая о них, она смеется от всего сердца. Однако как только кто-нибудь из приглашенных начинает рассказывать слишком вольный анекдот, она его останавливает. Конечно, правила этикета во время путешествия соблюдались не так строго, как во дворце, однако и в дороге она не стала более терпимой к фривольным разговорам.
