Вас полной и прочной любовью. <<…>> Вы одна меня поймете: для Вас одной я хотел бы быть поэтом, для Вас, с которой моя душа каким-то невыразимо чудным образом связана. <<…>> О, если б я мог хоть раз пойти с Вами весенним утром вдвоем по длинной, длинной липовой аллее – держать Вашу руку в руках моих и чувствовать, как наши души сливаются и все чужое, все больное исчезает, все коварное тает – и навек». (Письмо от 20 марта 1842 года.)
Несмотря на эти пылкие уверения, она тотчас поняла, что наскучила ему. Несколько месяцев спустя их отношениям суждено будет возобновиться. Татьяна попросила Тургенева дать Михаилу, задолжавшему в Берлине своему немецкому издателю, тысячу рублей, которые со временем будут выплачены из доходов с поместья брата. Просьба пришлась не ко времени. У Тургенева не было денег, а просить у матери он не мог. Он выполнил ее с большим опозданием, сопроводив отправление довольно холодным письмом. Это оскорбило Татьяну. Она написала, что не может понять «его холодного презрительного тона». Он не счел нужным ответить. Любовь заканчивалась ссорой. Тургенев почти сожалел, что посвятил Татьяне стихотворение «Дай мне руку, пойдем мы в поле». Литературное вдохновение его в это время было на взлете. Он легко пишет стихи и публикует их в «Отечественных записках», подписывая «Т.Л.»[6], работает над одноактной драмой «Искушение Святого Антония». В 1843 году за той же подписью «Т.Л.» выходит отдельным изданием поэма «Параша». Это было изящное, живое и вместе с тем грустное произведение, которое напоминало поэмы Пушкина и Лермонтова. Русская деревня, влюбленная в первый раз девушка, герой, похожий на Евгения Онегина, свадьба и в завершение этого триумфа банальностей – «насмешливый бес». Ничего нового, однако талант рассказчика, верный выбор деталей, гармоничный музыкальный стиль не вызывали сомнений. Критик Белинский, познакомившийся к этому времени с Тургеневым, отозвался лестно о «Параше» в статье, опубликованной в «Отечественных записках». Он отметил «верную наблюдательность, глубокую мысль, выхваченную из тайника русской жизни, изящную и тонкую иронию, под которой скрывается столько чувства».
Другие критики встретили Тургенева сдержанно, даже холодно. Однако мнение Белинского взяло верх. Тургенев видел себя знаменитым. Мать, прочитав «Парашу», была растрогана до слез: «Не читала я критики, но в „Отечественных записках“ разбор справедлив и многое прекрасно… Я – кухарка Вольтера – не умею выразить. Но – согласна, что то, что было похвалено в „Отечественных записках“ – все справедливо… Сейчас подают мне землянику. Мы деревенские все материальное любим. Итак, твоя „Параша“ – твой рассказ, твоя поэма – пахнет земляникой». (Письмо от 25 июня 1843 года.)
Теперь Тургенев жил в Петербурге у брата Николая, офицера столичного полка, который разорвал отношения с матерью, женившись на немке Анне Шварц, дочери слуги Варвары Петровны. По примеру мятежного брата Тургеневу также захотелось независимости и свободы. Он успешно сдал устные экзамены по философии и писал сочинение для сдачи магистерских экзаменов. Он хотел стать преподавателем философии в Московском университете. Однако вскоре передумал, не завершив начатой работы. По правде говоря, карьера не интересовала его. Его вполне устраивали полученные знания и праздная жизнь. «Ты не хочешь служить, – упрекала его мать. – Бог с тобой, не служи, живи покойно, где хочешь, как хочешь. Ты любишь писать, гулять, стрелять, путешествовать. Кто тебе мешает? Живи зиму в Петербурге, веселись, будь в театре. Весной поедем в деревню. Лето проведем в вояжах. Осень – охоться. Дай нам жить около себя». И еще: «Пиши с Богом, удачно – будешь продолжать; надоест – бросишь. И концы в воду. Твое назначение другое, других услуг ждет от тебя отечество». (Письмо от 19 июня 1843 года.) Она хотела, чтобы сын служил. Без особого желания, следуя ее требованиям, он добился места в Министерстве внутренних дел в отделе этнографа Даля.
Достойная служба оставляла много свободного времени для сочинения и развлечений. Он без труда написал пьесу «Неосторожность», несколько лирических стихотворений, которые опубликовали «Отечественные записки», и принялся за перевод «Фауста» Гете. В то же время он бывал в кружках, салонах, театрах, не без удовольствия играя роль светского щеголя. Романтичный, склонный к иронии, он раздражал обидчивых и очаровывал тех, кому нравилось его красноречие, взгляд его серо-голубых глаз. «Возникло общее мнение о нем, – напишет Анненков в своих воспоминаниях, – как о человеке, никогда не имеющем в своем распоряжении искреннего слова и чувства. <<…>> Цели юного Тургенева были ясны: они имели в виду произведение
Однако этот казавшийся легкомысленным и самовлюбленным молодой человек был способен на большие чувства. Жажда эффекта была не чем иным, как следствием молодости и неопытности. 28 октября 1843 года он познакомился на охоте с Луи Виардо, мужем певицы Полины Виардо, талантом которой восхищался весь Петербург. Некоторое время спустя он услышал ее в партии Розины в «Севильском цирюльнике». Первого ноября 1843 года его представили той, кому накануне он аплодировал. Тургенев почувствовал, что жизнь его решительно меняется. Полине 22 года. Она не была красива. У нее были грубые черты лица, широкий рот, большие выпуклые глаза, сутулые плечи. Однако Тургенев тотчас оказался во власти ее чар, которым он не мог противостоять. Застыв от восхищения, он едва нашел несколько слов для комплимента. А мужу ее написал: «Ваша жена было бы неверно сказать – величайшая, она, по моему мнению,
Глава III
Полина Виардо
В 1837 году шестнадцатилетняя Полина – дочь великого испанского тенора, сестра знаменитой Малибран[7], – впервые взошла на подмостки. Она спела во всех столицах Западной Европы и в 1841 году вышла замуж за Луи Виардо, директора итальянской оперы в Париже, который был двадцатью годами старше нее. Этот снисходительный, просвещенный, скромный человек взял на себя рядом с ней неблагодарную роль мужа знаменитой женщины. Ей тем временем сопутствовал неслыханный успех. Ее мощное, мягкое, широкого диапазона контральто, дар трагедийной актрисы покоряли самых требовательных слушателей. В Санкт-Петербурге, где итальянская опера только что начала гастроли, ее встретили как победительницу. С раннего утра у театральных касс толпились студенты, чтобы заранее купить билеты. После каждой ее арии зрители аплодировали, стучали ногами, кричали. Поклонники «несравненной» от театра до самого дома с криками сопровождали ее экипаж.
Принятый в ближайшем окружении дивы, Тургенев проводил все свои вечера рядом с ней, среди обожателей, которые толпились в ее уборной. Под снисходительным взглядом Луи он соперничал с другими в любезности и ловил каждое ее слово. Она тем временем с царственной грацией позволяла ухаживать за собой. В ее глазах Тургенев был очаровательным молодым человеком, имевшим скорее репутацию охотника, нежели поэта. На полу уборной лежала большая шкура белого медведя с вытянутыми лапами и золочеными когтями. Право сидеть на одной из этих лап напротив Полины Виардо было самой большой привилегией. Тургенев занимал – и этим очень гордился – лапу № 3. Другие лапы были предназначены какому-то генералу, графу и некоему Гедеонову, сыну директора императорских театров. Именно Гедеонову певица отдавала предпочтение. И, вне всякого сомнения, дарила ему знаки любви. Тургенев надеялся заменить его однажды в сердце и даже – почему бы нет? – в постели волшебницы. Ради нее он разорялся на цветы и подарки. По традиции маленького двора каждый из поклонников должен был во время антракта рассказывать историю. В этой игре Тургенев был сильнейшим. Его импровизированные рассказы нравились Полине. Она слушала их полулежа на диване. Постоянное присутствие в доме и общительность позволили ему мало-помалу стать самым близким другом семьи. Его страстное увлечение Полиной совпало с оживлением литературной деятельности. Он публиковал в «Отечественных записках» стихотворение за стихотворением и начал писать первое произведение в прозе – «Андрей Колосов». Герцен, встретившийся с ним, вынес строгое суждение: «…Внешняя натура, желание выказываться и fautuite sans bomes[8]».
Два идейных течения разделяли в это время литературный мир империи: славянофилы, которые видели спасение искусства, философии и даже политики во всем русском, традиционном, православном, близости к земле; и западники, которые проповедовали исключительно пользу следования европейскому опыту. Первые ценили прошлое родины, ее самобытность, опасались влияния новых идей и считали, что Россия должна служить духовным светочем для человечества; вторые – были открыты миру, открыты прогрессу и мечтали о том, чтобы Россия соединилась с Европой.
Бывший студент берлинского университета, страстно любивший Шиллера, Гете, Жорж Санд, Гегеля, Фихте, Тургенев тяготел скорее к клану западников. Однако он так любил русскую землю, русский народ, что
