заниматься устроительством спектаклей, исполняемых, как правило, на малороссийском языке, участвуя в них и как режиссер, и как актер. Он был в одном лице не только постановщиком, но и автором нескольких пьес, которые писал на заказ. Роли актеров исполнялись домашней прислугой, а перевод осуществлялся кем-либо из приглашенных гостей. Василий Афанасьевич и его супруга, как правило, сами распределяли все роли. Маленький Николай с неподдельной радостью присутствовал на репетициях. Он гордился своим отцом, который сам создал все то, что разыгрывалось на сцене, и от души смеялся над историями о лукавых женщинах и веселых крестьянах.[10]
Сидя в первом ряду среди зрителей, Д. П. Трощинский внимательно наблюдал за спектаклем в бинокль. Появление на его лице улыбки актеры и зрители воспринимали как одобрение, близкое к признательности.
Помимо театральных представлений, старика развлекали выходки его шутов Романа Ивановича и Варфоломея, которые на потеху всем постоянно передразнивали друг друга. Варфоломей – бывший священник, расстриженный из-за умопомешательства, был главной мишенью для насмешек. Потехи ради его бороду приклеивали сургучом к столу, и все присутствующие издевались над ним, глядя, как он ее отрывает по волоску, строя при этом ужасные гримасы… Он был настолько неопрятен, что его кормили отдельно ото всех за ширмой. Еще одно развлечение, которым всегда забавлялись в Кибинцах, была игра в бочку. Заполнив огромную бочку водой, хозяин дома небрежно бросал туда горсть золотых червонцев и призывал охотников достать их со дна. Если кому-либо из них удавалось собрать все монеты за один раз, то он мог оставить их себе. Если же это не удавалось, то монеты возвращались и в игру вступал очередной желающий испытать свое счастье. Принимали участие в этом посмешище и некоторые приглашенные лица, которые, как есть, во всем одеянии, погружались в воду, выставляя себя некоторым подобием шутов и тем самым удостаиваясь благосклонной гримасы со стороны бывшего министра, наблюдавшего за всем происходящим с балкона своего дома.[11] Обычно Д. П. Трощинский был не особенно приветлив в обращении со своими гостями, мало разговаривал с ними и любил раскладывать в их присутствии гранд-пасьянс.
Но Гоголи по отношению к себе пользовались его исключительным расположением. Д. П. Трощинский ценил добродушие, веселый нрав, порядочность Василия Афанасьевича и часто прибегал к его услугам в управлении своим огромным хозяйством. Войдя в близкое доверие своего дальнего родственника, Василий Афанасьевич организовывал его развлечения, контролировал бухгалтерские дела. Однако и, со своей стороны, он знал, что может в любой трудный момент своей жизни прибегнуть к помощи Трощинского. Не получая достаточного дохода от своего хозяйства, Василию Афанасьевичу необходимо было заручиться его поддержкой, и он направлялся в Кибинцы, чтобы быть там постоянно на виду. «Мы с мужем моим, которого Д. П. Трощинский очень любил, жили безвыездно у него; нельзя проситься домой: в последнее время сердился до болезни, когда узнавал о помышлении нашем ехать домой, и гостям было трудно уезжать, чтобы его не тревожить; и когда начиналось провожание гостей, то старик бывал очень не в духе; и ненадолго оставалось в доме без больших собраний, – скоро опять съезжались. В эти промежутки двери анфиладой отворялись, играла музыка, иногда целый оркестр, иногда квартеты…»[12]
Покидая старого, желчного и необычного хозяина, маленький Николай увозил с собой неописуемые впечатления от всего увиденного, смешанного с фарсом, музыкой, смехом, светом и раболепством. Внешний вид его родной Васильевки значительно отличался от Кибиниц. Здесь все казалось ему более скромным, убогим, но тем не менее совсем родным. Возвращаясь после путешествия к своей привычной жизни, он грезил о театре и очень сожалел, что так молод и не может выйти на сцену.
Желая хоть как-то реализовать свое стремление стать артистом, он пытался сочинять стихи, которые с гордостью читал перед домашними. Кроме того, он еще рисовал и даже организовал выставку своих картин. К Николаю был приставлен семинарист, который взялся обучить его и младшего брата Ивана всему, что знал сам. Но результаты этих занятий были настолько незначительны, что родители Николая вынуждены были отправить своих детей учиться в Полтавскую гимназию.
В 1819 году в возрасте десяти лет Николай очутился в среде незнакомых для него сверстников. Привыкший дома быть в центре внимания и обожания, он вдруг потерялся в массе детей, которым было совершенно безразлично, что он слаб здоровьем и наделен от природы большими способностями. Но как же так получилось, что, несмотря на свой талант, он не стал первым учеником в классе? Был ли он настолько гениальным, как его представляли? Влияло ли на его успеваемость отношение к нему учителей?
«Ваканции быстро приближаются, – писал он своим родителям, – я не успел еще окончить всего: следовательно, нужно заняться ваканциями, чтобы поспеть с честью во второй класс. Учитель математики мне необходим. Если вы случайно будете проезжать через Полтаву, я уверен, что вы все устроите для моего благополучия. Я целую ваши бесценные руки и чту за честь быть вашим послушным сыном. С сыновьим уважением, Николай Гоголь-Яновский».[13]
Николай рассчитывал на радостные каникулы, но они оказались для него прискорбными. После непродолжительной болезни скоропостижно умирает его брат Иван. Горе родителей было безутешным. Самого же его, весьма опечаленного случившимся, отправляют обратно в гимназию. Дома, находясь на каникулах, он твердо решил про себя, что больше уже никогда не вернется в свой класс. Но отец и мать после долгих уговоров сумели-таки найти доводы к его закрытому сердечку, убедив Николая, что не смогут самостоятельно дать ему надлежащее образование и что ему крайне необходимо пройти обучение в начальном образовательном учреждении. К их счастью, как раз в это время в Нежине открылась классическая гимназия, основанная князем Безбородко. Программа преподавания в ней была составлена на достаточно высоком уровне, и она выгодно отличалась от той, по которой Николаю пришлось обучаться в Полтавской гимназии. Но была, к их сожалению, и одна серьезная загвоздка. Оплата за обучение и пансион составляла одну тысячу рублей в год.[14] Эта сумма гораздо превосходила возможности Гоголей, и они вынуждены были обратиться в этой связи за поддержкой к Д. П. Трощинскому, который, со своей стороны, ходатайствовал об определении Николая в число воспитанников, находящихся на иждивении гимназии.
Глава II
Нежинская гимназия
Тяжелая желтая коляска, запряженная шестью лошадьми, остановилась перед парадной площадкой Нежинской гимназии высших наук. Ученики, заглушая звонок, кубарем слетели вниз, чтобы посмотреть на «новенького». Человек ли это или ночная птица? Озябший, хилый, съежившийся, он был одет не соответственно сезону. Его маленькое и заостренное лицо выглядывало из-под вороха одежды словно головка воробушка. Отец и слуга раздели малыша. Вокруг него шушукались, произнося фамилию, толкались и давились от смеха. А он только боязливо озирался направо и налево. «Он был не только закутан в различные свитки, шубы и одеяла, но просто-напросто закупорен, – писал товарищ Гоголя по гимназии В. И. Любич-Романович. – Когда его стали разоблачать, то долго не могли докопаться до тщедушного, крайне некрасивого и обезображенного золотухою мальчика. Глаза его были обрамлены красным золотушным ободком, щеки и весь нос покрыты красными же пятнами, а из ушей вытекала каплями материя…» С первого раза Николай Гоголь почувствовал себя потерявшимся в среде, даже еще более враждебной, чем была в Полтавской гимназии. Сможет ли он пребывать среди этих враждебно настроенных товарищей и суровых преподавателей? Сдав вступительные экзамены, он, тем не менее, не был зачислен в отделение, где учились лучшие ученики, а включен во второе. Воспитанники этого класса не очень-то утруждали себя учебой, усаживались за последние парты, вполуха прислушивались к тому, что им рассказывали на занятиях. Обычно они убивали время, занимаясь «художествами» в своих школьных тетрадях. Несомненно, что в Нежинской гимназии Гоголя недолюбливали. Сразу после отъезда отца он подвергнулся испытанию. Судьба как будто специально предала его на растерзание дикарям. Конечно, его старый слуга всегда находился рядом с ним, чтобы в случае чего утешить. Но даже самый лучший слуга не в состоянии помочь своему барину преодолеть его невзгоды. К счастью, летние каникулы были уже не за горами. Шла весна 1821 года. Николай Гоголь решил, стиснув зубы, дотерпеть до срока своего освобождения.
Несколько счастливых недель во время каникул быстро пролетели в Васильевке. Мысль о предстоящем в августе возвращении в класс глубоким отчаянием томила его душу. Ему, как воздуха, недоставало дома и семьи. Что же такое предпринять чтобы убедить родителей забрать его оттуда? Если сказать им, что ему наскучило в Нежине и что учеба не интересует его, то он лишится их расположения и наслушается пустых
