– Я не имею права с вами говорить. Оставайтесь здесь. Подождите.
Сопровождающий исчез, оставив Озарёва среди людей, чья ненависть ощущалась им физически: просто воздуха от этой ненависти не хватало. И тем не менее он, который совсем еще недавно с трудом выносил, когда его рассматривали, сегодня черпал силы в презрении ко всем этим интриганам.
Ждать пришлось долго, но адъютант, наконец, появился снова и отвел его в гостиную поменьше и потемнее – стены ее были завешаны картинами. Под большим холстом итальянского письма, изображавшим Святое семейство, сидел молодой еще человек в красно-золотом гусарском мундире. Николай узнал генерала Левашова. Перед ним, на ломберном столике, были приготовлены бумага, перья, стояла малахитовая чернильница, рядом с ней – вазочка, полная розовых конфеток-драже.
Коротко допросив новоприбывшего – в общем-то, только удостоверив личность, Левашов дружелюбно поинтересовался:
– С каких пор вы состоите членом тайного общества?
– Года два или три, – ответил Николай.
– И кто же ввел вас в эту среду?
– Никто! – Озарёв пожал плечами.
– Хотите, чтобы я поверил, будто однажды вам самому припала охота просто пойти да постучаться в дверь к Рылееву?
«Так… он знает, что Рылеев руководил нами…» – Сердце у Николая сжалось.
– Даже и не помню, как это было.
Левашов прижмурил глаз, словно прицеливался в неприятеля. В неприметном его лице интересна была только одна деталь: тонкие, тщательно завитые усы, кончики которых он время от времени накручивал на мизинец. «Салонный шаркун!» – с неприязнью подумал Николай.
– Но, может быть, вы о другом помните: например, о том, что ваш друг Ладомиров поселил вас у себя? – продолжал Левашов.
– Конечно.
– Он же не мог в таком случае не знать, что вы встречаетесь с заговорщиками!
– Почему не мог? – притворился удивленным Николай. – Он ничего и не знал.
А подумал при этом, что Костя, струсивший и предавший товарищей в последнюю минуту, не заслуживает, чтобы его выгораживали. Как всегда – храбрецы расплачиваются за трусов.
– Ну, а Степан Покровский? – снова заговорил генерал. – А Юрий Алмазов? А Кюхельбекер?..
Имена так и сыпались из его уст, но Николай и бровью не повел.
– Так как же? О них не желаете мне что-нибудь рассказать?
– Нет.
– Почему?
– Дело принципа.
– Не вам, предавшему вашего государя, говорить о принципах!
– Я не предавал его, ибо не приносил ему присяги!
– Есть еще время раскаяться и сделать это.
Николай опустил голову и сжал челюсти. Никогда раньше он не поверил бы, что так легко сумеет проявить благородство в совершенно безнадежной ситуации. Левашов склонился над бумагой, быстро записывая ответы Озарёва. Перо в генеральской руке чуть вздрагивало. Закончив, он перечитал текст, исправил несколько запятых и снова приступил к допросу.
– Скорее всего, вы станете отрицать, что 14 декабря находились на Сенатской площади среди мятежников?
– Нет, не стану. Находился.
– Следовательно, убийства генерала Милорадовича и полковника Штурлера произошли на ваших глазах…
– Да.
– Кто же в них стрелял?
– Не заметил.
– Вы защищаете банду убийц!
– Они не убийцы, поскольку действовали, исходя из политических убеждений.
К бледным щекам Левашова прилила кровь.
– Неужели безумные идеи нескольких французских философов вы почитаете более, чем священные законы, которые веками правят страной ваших предков? Неужели вы ставите Рылеева, Трубецкого или Пестеля выше императора, получившего власть от Бога?
– Император не получал власти от Бога.
У Николая перехватило дыхание, и он замолчал. В глубине комнаты распахнулась двустворчатая дверь – на пороге обозначился силуэт высокого крепкого мужчины, затянутого в мундир Измайловского полка. Царь! Матовое лицо, прямой нос, лысеющая голова, большие и выпуклые светлые глаза – как он напоминает тяжелую, неподвижную мраморную статую!..
– А я тебя знаю! – сказал царь. – Ты ведь десять лет назад вступил в Париж с нашей победоносной армией?
– Да, ваше величество! – ответил Николай, на которого, несмотря ни на что, произвели впечатление осанка царя и его безмятежное высокомерие.
– Перед тобою открывалась блестящая карьера. Но ты все потерял из-за глупости!
Говоря это, царь взял со стола протокол допроса, составленный Левашовым, рассеянно пробежал его взглядом.
– Просто-таки разговор слепого с глухим, – проворчал он, иронически улыбнувшись. – Наверное, я удивлю тебя, сказав, что мне нравится, как ты пытаешься выгородить своих товарищей?
– Ничуть не удивите, ваше величество! – отозвался Николай.
– Но мне ты можешь признаться во всем. Я выше злопамятства. Говори со мной, как говорил бы с отцом.
Озарёв сделал вид, что не расслышал. А думал он о том, какой дьявол навел царя на мысль самому, лично допрашивать каждого заговорщика по мере того, как их, одного за другим, доставляли в Зимний дворец… Разве монарх не утрачивает своего величия, становясь судьей в своем собственном деле? Тем более что этот, похоже, умеет менять маски с ловкостью ярмарочного фигляра! Только что он выглядел олимпийски спокойным, и вот уже черты его выражают одно лишь бесконечное великодушие.
– Благородные души восхищают меня, – снова заговорил император, – восхищают даже тогда, когда их увлекают дурные идеи. Каждый ведь может ошибиться. По моим сведениям, участие твое в заговоре было не слишком значительным. И я бы мог забыть о твоих заблуждениях, в случае, если бы ты захотел вернуться в армию…
Услышав это, генерал Левашов отложил перо и поднял на царя взгляд, в котором ясно читалось сомнение.
– Да-да, – продолжал между тем Николай Павлович, – ты бы мог взлететь довольно высоко, достаточно проявить честолюбие, способность прислушиваться… Впрочем, я готов простить и других заговорщиков – из тех, кого ты сочтешь нужным назвать…
Николай учуял ловушку и замкнулся, бросив в пустоту:
– Я уже сказал генералу Левашову, что никого не назову!
– Но теперь не генерал, теперь царь просит тебя об этом!
Наступила мертвая тишина. После долгой паузы государь, недовольный упорством виновного, нахмурил брови.
– Твоя супруга – француженка, не так ли? – спросил он.
Николай вздрогнул: оказалось затронуто самое уязвимое его место. Он пробормотал:
– Да, ваше величество.
– Это от нее ты набрался либеральных идей, которые и привели тебя к заговорщикам?
– Нет, ваше величество.
– Зачем ты лжешь мне?
Николаю было мучительно слышать, как Софи пытаются обвинить в совершенных им преступлениях: не
