Тобольска немедленно являлись во двор тюрьмы, чтобы нанять работников, в которых нуждались. Плата была определена раз и навсегда: десять рублей в месяц. Тех, на кого спроса не оказалось, отправляли в соседние деревни. Но и те, кто оставался в городе, далеко не всегда оправдывали надежды. Вот и теперь Софи удрученно оглядывала свою команду. Здоровенный дядька огромного роста, толстопузый и бородатый, лениво возил мастерком. Рядом с ним горбун вяло, без малейшего интереса к работе, тюкал молотком, кое- как всаживая в доску гвозди.
– И думать нечего о том, чтобы дом был закончен к Пасхе! – со слезами в голосе произнесла Софи.
– Непременно закончим, барыня, можете не сомневаться! – убежденно возразил бородач. – Вот увидите, все получится лучше некуда! К тому же доктор обещал завтра прислать нам на подмогу еще двух человек!
– Вы видели доктора?
– Он сегодня утром приходил взглянуть, как идут дела.
Софи залилась краской. Живой интерес, который Фердинанд Богданович проявлял к ее обустройству, представлялся ей замаскированным признанием, невысказанным проявлением нежности. Наталья и Полина лукаво поглядывали на нее. Неужели они догадываются о том, что она питает к доктору сердечную приязнь? Но ведь ни он, ни она никогда друг с другом не заговаривали о любви, да и вообще это слово как-то мало соответствует тому спокойному и сильному чувству, которое их связывает…
– А что, если мне перебраться сюда, не дожидаясь окончания работ? – сказала она. – Я могла бы расположиться на первом этаже, а рабочие тем временем заканчивали бы второй…
– Даже и думать об этом нечего! – перебила ее Полина. – Вы такого просто не выдержите! Только представьте себе: грохот с утра до ночи, пыль, грязь! Будьте благоразумны! Истинное счастье всегда дается в награду лишь за долготерпение!
Софи почудилось, будто в словах подруги она расслышала легкую насмешку. С некоторых пор все разговоры казались ей полными намеков. Ни на чем не основанное ощущение помолвки одновременно и льстило ей, и смущало.
– И все-таки мне кажется, – продолжала она, – что, если бы я с утра до ночи оставалась на месте, работы продвигались бы куда быстрее.
– А как же ваши ученики? – возразила Полина. – Как вы стали бы с ними здесь заниматься? Нет, по- моему…
Ее мнение так и осталось неизвестным – увидев внезапно появившегося в дверном проеме жандарма, Полина умолкла на полуслове и от изумления позабыла, что намеревалась сказать. Жандарм же на военный лад приветствовал дам, затем поинтересовался:
– Кто из вас госпожа Озарёва?
– Это я, – откликнулась Софи.
– Соблаговолите проследовать за мной к господину губернатору.
Жандарм оказался высоким, крепким, с красным шишковатым лицом, напоминавшим помятый котелок. Софи отчего-то испугалась, по спине пополз холодок.
– К губернатору? – растерянно повторила она. – Но зачем?
Однако нелепость вопроса тотчас же стала настолько ясна ей самой, что, не дожидаясь ответа, она прибавила:
– Хорошо, возвращайтесь в прихожую и подождите меня там. Я сейчас приду.
Жандарм щелкнул каблуками и скрылся.
– Ах, Боже мой, чего же они еще от вас хотят? – воскликнула Наталья, подняв глаза к потолку.
– Несомненно, это все из-за ваших встреч с товарищами Петрашевского! – уверенно заявила Полина.
– Если бы дело было в этом, не стали бы они выжидать два месяца, прежде чем призвать меня к порядку! – не согласилась с ней Софи.
– Вы правы, – поддержала подругу Наталья, – думаю, вам, скорее, поставят в вину тексты, которые вы даете заучивать наизусть детям.
– Басни Лафонтена?!
– Почему бы и нет? Они вполне могут считать, что некоторые из этих басен несут в себе мятежный дух!
– Да что угадывать, скоро все узнаем! – с покорной улыбкой сказала Софи.
Наталья и Полина проводили ее до крепости, по пути нашептывая ободряющие слова. Ее не оставят, ей не придется сражаться в одиночку, они известят всех друзей, они обратятся при посредничестве Марии Францевой к прокурору… Три женщины мелкими шажками брели по снегу, а следом шел здоровенный жандарм с пустыми глазами и болтающимися в такт шагам ручищами. У дворца губернатора подругам- декабристкам пришлось расстаться. Наталья, со слезами на глазах, перекрестила Софи:
– Помогай вам Бог, голубка моя!
И вот Софи уже в пустой и холодной прихожей, но мерзнуть пришлось недолго: не прошло и пяти минут, как губернатор Энгельке принял ее в своем кабинете. В мраморном камине пылал огонь. На бутылочно- зеленых стенах поблескивали золотом рамы, однако разглядеть, что изображено на картинах, было невозможно, так потемнели от времени краски. Губернатор был коротеньким толстячком, прочно стоящим на кривых ножках, с выпирающим, словно бочонок, животом, на носу – очки в серебряной оправе.
– В той неблагодарной деятельности, кою мне приходится осуществлять, случаются и светлые минуты, к которым я причислил бы и эту, – произнес Энгельке.
Софи приняла его слова за комплимент и вымученно улыбнулась. Она сидела на краешке кресла, выпрямив спину, и глаз не сводила с губернатора, безрадостно гадая, какой удар тот готовится ей нанести.
– Вы, сударыня, – продолжал он между тем, – являете собой живое доказательство того, что в христианском мире никогда не следует предаваться отчаянию. Когда уже кажется, будто все потеряно, тучи внезапно рассеиваются, солнце сияет, и вот оно – счастье!
– Как мне следует это понимать, ваше превосходительство? – спросила Софи.
– А вы не догадываетесь? – Энгельке лукаво прищурился.
– Да нет же, уверяю вас…
– Кое-что, очень долго вас занимавшее, кое-что, о чем вы просили императора во всех ваших письмах…
В груди у Софи мгновенно образовалась пустота. Ей страшно было задать вопрос, который напрашивался сам собой. Но выбора не было, и в конце концов она пролепетала:
– Неужели… мое возвращение в Россию?
– Ну разумеется! – весело вскричал Энгельке. – Конечно же, речь идет о вашем возвращении в Россию! Признайтесь, вы уже не верили, что это когда-нибудь случится!..
– Не верила, – бесцветным голосом подтвердила она.
Толстячок же словно вырос от радостной торжественности, его переполнявшей, распрямился и, сияя глазами, зубами и гладко выбритым подбородком, произнес, отчетливо выговаривая каждое слово:
– Объявляю вам, сударыня, что его величество государь император, ознакомившись с вашим последним прошением, датированным 13 октября 1849 года, учитывая те обстоятельства, что вы являетесь француженкой и что муж ваш скончался семнадцать лет тому назад, решил позволить вам вернуться в Россию.
Ошеломленная Софи несколько мгновений молчала, тупо глядя перед собой. Можно было подумать, будто она так долго ждала этих слов, что теперь, когда наконец-то услышала их наяву, у нее недостало сил обрадоваться. Губернатор протянул ей лист бумаги, украшенный имперским орлом. Она бездумно прочла собственное имя, написанное посередине. Такой огромный лист, и таким красивым почерком исписан, и все это только для нее одной!
– Поверить не могу!.. – растерянно пробормотала Софи в конце концов. – Но почему теперь?.. Почему так поздно?..
– Хорошее дело сделать никогда не поздно, как говорят у вас во Франции! Могу предположить, что благоприятным для вас оказалось то обстоятельство, что покойного графа Бенкендорфа сменил граф Алексей Орлов. Однако должен предупредить вас о том, что вы не имеете права жить ни в Санкт-
