возлюбленной Жанне, моей Клотильде, которая подарила мне царское пиршество своей молодости и вернула мне мои тридцать лет, преподнеся в подарок мою Денизу и моего Жака, двух дорогих детей, для которых я писал эту книгу, чтобы они узнали, когда в один прекрасный день ее прочтут, как я боготворил их мать и какой благоговейной нежностью они когда-нибудь должны будут воздать ей за счастье, которым она утешала меня в моих великих горестях». И в самом деле, рассказывая о любви юной Клотильды и знаменитого биолога Паскаля, которому было под шестьдесят, Золя хотел воспеть собственные романтические отношения с Жанной. Но писатель идеализировал обоих персонажей до такой степени, что они стали совершенно неузнаваемыми. Паскаль прекрасен в старости, сердцем мягок и нежен, разумом тверд, чреслами крепок… Это
Золя самыми лестными красками живописал историю любви главных героев своего романа. Он любил их так же, как любил незаконную чету, которую сам составлял с Жанной. В «Докторе Паскале» нет никаких дурных запахов, никаких лохмотьев, все вычищено, простерилизовано, надушено, идеализировано. Ярость и неистовство «Человека-зверя» и «Жерминаль» сменились здесь дребезжащим лиризмом. Глава натуралистической школы изменил своей прежней вере, присоединившись к буржуазному искусству. Но он хотел, чтобы эта последняя часть цикла «Ругон-Маккары» стала одновременно и объяснением девятнадцати предыдущих романов, и гимном во славу жизни, «криком здоровья», по его собственному выражению.
Критики, нахваливая Золя за стремительное течение нового романа, о неправдоподобной страсти, которую испытывает юная девушка к старику, высказывались все-таки довольно сдержанно. Некоторые из них упрекали автора в том, что он попытался «драматизировать оглавление» и внести «пламя и поэзию в родословную Ругон-Маккаров». Наконец, были и такие, кто указывал на непоследовательность героя, который, будучи безумно влюбленным в свою подругу, решается ее отослать, и героини, которая соглашается уехать, чтобы оставить шестидесятилетнего возлюбленного мирно трудиться над своими бумагами. Что касается читателей, они доверчиво покупали книгу, чтобы иметь полное издание «Ругон- Маккаров».
Золя завершил свою постройку, положил последний камень и испытывал теперь огромное облегчение. Если его отец не успел закончить строительство своего канала, то он, Эмиль, мог бы хоть сегодня умереть спокойно, поскольку двадцать томов его труда выстроились надежным бастионом за плечами. Но у него не было ни малейшего желания умирать. У него было полным-полно новых планов. И Жанна была рядом, поддерживая горевший в его душе огонь радости бытия.
Двадцать первого июня 1893 года издатели Золя, Шарпантье и Фаскель, устроили литературный банкет, чтобы отпраздновать окончание «Ругон-Маккаров». Начало праздника в Булонском лесу было назначено на полдень. Среди цветущих лужаек, под навесами, расставили столы. На обед собрались две сотни писателей и художников, они толпой окружили сияющих Эмиля и Александрину. Председательствовал на банкете Раймон Пуанкаре, министр народного просвещения и изящных искусств. Золя с легкой горечью отметил, что ни Гонкур, ни Доде, ни Гюисманс, ни Энник, ни даже Сеар не потрудились прийти на праздник. Должен ли он был воспринимать это как признак того, что Меданская группа окончательно распалась? Сколько же верных товарищей потерялось по дороге! Нам известны причины «неявки» только Сеара: на самом деле друг не мог простить Золя его двусмысленного поведения по отношению к Александрине, ему было неловко находиться рядом с этой распавшейся семьей, где оба супруга взывали к его дружеским чувствам и просили об услугах. Пренебрегли праздником и академики. Правда, всего каких-то две недели тому назад они в очередной раз забаллотировали Золя, предпочтя ему Брюнетьера. Настойчивость «кандидата от натуралистов», который всякий раз оказывался тут как тут, едва освобождалось кресло, их раздражала. Чем больше он упорствовал, тем меньше получал голосов. Зато на банкете присутствовало множество молодых, которые шумно демонстрировали свою привязанность к «наставнику».
Когда подали десерт, Жорж Шарпантье и Эмиль Золя с бокалами шампанского в руках заговорили о дружбе, которая связывает их почти четверть века. Катюль Мендес выступил от имени поэтов, Эдуард Род – от имени иностранных писателей, а Адольф Тарабан – от имени левых интеллектуалов: «О вас часто говорили, что вы – великий социалист. Это более чем справедливо. Вот почему, поднимая бокал за завершение великолепного собора „Ругон-Маккаров“, я пью еще и за завтрашний день, мой дорогой мэтр, завтрашний день, который уже проглядывает во всем вашем творчестве, за прекрасное будущее человеческой солидарности и справедливости, за красное будущее „Жерминаль“». После того как отговорили все ораторы, и Иветт Гильбер спела лучшие свои песни, и актеры продекламировали несколько стихотворений, застольные беседы возобновились: о панамском деле, о грязных политических беспорядках, о военном вторжении в Сиам… И о болезни Мопассана, который был настигнут безумием и угасал в клинике доктора Бланша. Это последнее обстоятельство сильно тревожило Золя. Если Мопассан умрет в ближайшие месяцы, ему в качестве председателя Общества литераторов придется произнести речь над его могилой, а ему трудно даются публичные выступления! Каждый раз, когда приходится взойти на трибуну, у него от смущения сжимается горло…
Неизбежное случилось две недели спустя после праздника. Мопассан скончался 6 июля 1893 года. А 8 июля, после отпевания в церкви Сен-Пьер де Шайо, его похоронили на Монпарнасском кладбище. Золя, обнажив голову, неуверенным голосом, с запинками, начал свою речь. Он с волнением припомнил быструю и блестящую карьеру покойного, его успехи во всех областях, его нежелание отказаться от жизни, полной удовольствий, ради того, чтобы посвятить себя сочинительству, вспомнил про излишества, которым предавался его друг, и наконец о его заболевании – душевном расстройстве. И внезапно прибавил доверительным тоном: «Иногда при виде крупных творений нашего времени меня охватывает тоскливое беспокойство. Да, перед нами плоды долгого и добросовестного труда, множество книг, прекрасные примеры усердной работы. Вот только все это – слишком тяжелый багаж для славы, и человеческая память не любит отягощать себя таким грузом… Кто знает, может быть, бессмертие заключено скорее в новелле из трех сотен строк, в басне или сказке, которую школьники грядущих веков будут передавать друг другу как безусловный образец классического совершенства?»
Ясно, что этот вопрос, взгромоздившийся на двадцать томов «Ругон-Маккаров», писатель Золя тревожно задавал сам себе. Понимая, что ответа ему никогда не узнать. Сегодняшний успех ничего не доказывает и никаких гарантий на будущее не дает. А может быть, это даже просто-напросто обман? Поддельный билет, с которым пытаешься перебраться через границу времени? Нет, никто не может предугадать, что останется от его трудов в памяти грядущих поколений. Мудрость состоит в том, чтобы принять сегодняшний успех и радоваться ему, не строя дальних и беспочвенных планов.
Вот он и радовался, сделавшись офицером Почетного легиона. И решил, что в последние месяцы хорошо потрудился и теперь имеет право отдохнуть немного на берегу моря, в Бретани, вместе с Александриной. К
