Пожалуй, никогда ранее он не был настолько человеком, и человеческая боль никогда не становилась для него столь нестерпимой.
— Она осталась до сих пор…
— Я знаю, а потому и рассказываю Вам все это. Я, можно сказать, даю Вам некое средство, которое может оказаться очень нелишним в дальнейшем.
— Что это за «некое средство», и почему оно должно оказаться нелишним в дальнейшем?
— Об этом чуть позже. А сейчас я, с Вашего позволения, продолжу повествование. Итак, его безуспешно искали несколько дней, пока не погасла последняя надежда. Когда дружина вернулась со скорбной вестью, его жена была без сознания и вскоре умерла от кровотечения, так и не узнав, что ее муж пропал без вести.
— Так получается, это я убила ее?
— Да, — Радный немного помолчал. — Насколько мне известно, он за две с лишним тысячи лет лишь несколько раз рассказывал свою историю, но ни разу никому не упомянул прямо о своей жене.
— Рассказывая мне, он говорил «семья», «дети», но никак не обмолвился об их мать.
— Ира, я очень долго считал это проявлением чисто человеческой привязанности, чисто человеческой любви. Очень долго, пока Вы… — Радный замолчал.
— Что, я?
— Я точно всего не знаю. Меня более всего заботила проблема Вашего благополучного воплощения и многое я упустил. Она, видимо, искала его и, в конце концов, нашла. Он испытал вновь то, что испытывал за два с лишним тысячелетия до этого и, продолжая считать сие человеческой слабостью, испугался. Испугался неизбежной боли и, возможно, поэтому предпочел не узнать ее. Узнали Вы, и сделали все от Вас зависящее, чтобы вернуть ее в этот мир намеренно и для него.
— Гиала?
— Я не знаю, под каким именем она прожила последнюю жизнь. Я знаю лишь то, что именно ее сейчас носит под сердцем Алина, жена Влада.
Ира в изнеможении закрыла лицо руками:
— Стас, я больше не могу, — взмолилась она. — У меня крыша от всего этого уже не едет, и даже не летит, а выделывает все фигуры высшего пилотажа на неимоверных скоростях и вот-вот попросту взорвется.
Радный рассмеялся.
— Человеческое неимоверно сильно в человеке, даже если воплощенный в человеке является богом. Я понимаю Вас. Расслабьтесь. Давайте я закажу Вам еще кофе с мороженым и новую пачку сигарет.
Ира взглянула на стол. По просьбе Радного официант, принеся заказ, не беспокоил их, и теперь на краю стола теснилась грязная посуда, а в пепельнице высился Эверест из окурков.
Радный подозвал официанта, и через несколько минут стол сиял чистотой, пепельница пустотой, а перед Ирой и Радным стояло по чашечке с кофе и вазочке с мороженым.
— Стас, а вы можете мне рассказать о моем сне?
Радный усмехнулся.
— А как же насчет высшего пилотажа?
— Потерплю, как-нибудь. Уж больно любопытство уже больше года разбирает, и никто ничего вразумительного мне по этому поводу сказать не может.
— Признаюсь, техническое исполнение — дело и моих рук тоже. Кто другие исполнители, Вы и без меня знаете, ну а имя заказчика, думаю, оглашать и вовсе не требуется, — Радный улыбнулся Ире. — Видите ли, практика намеренного сновидения, как Вы знаете, уже однажды принесла богатые плоды. Потому и решили применить ее вновь. Правда, задача для меня, с одной стороны, несколько усложнилась — мне пришлось смоделировать сновидение сразу для нескольких человек — зато в другом оказалась проще: во- первых, в этот раз я трудился не один, а во-вторых, само событие моделировать не пришлось, поскольку оно имеет место в реальности, хоть и значительно отдаленной во времени.
— Так меня тогда сжигали по-настоящему?
— По-настоящему, по самому взаправдашнему, только огонь использовали не совсем обычный. Не подумайте! Огонь — тоже самый настоящий! Вот только, в отличие от широко распространенной субстанции под названием пламя, тот огонь являлся личностью известной Вам. То есть от обычного огня он отличался лишь тем, что действовал полностью осознанно и намеренно.
— Стас, как Вы это делаете?
— Что именно?
— Моделируете сновидение для кого-то?
— Ира, скажу честно: понятия не имею! Вернее, я точно знаю, как это сделать намеренно, но я не произвожу ничего, поддающегося описанию. То есть, ни мое тело в целом, ни мой мозг в частности в этом процессе, по сути, не участвуют. Вы, насколько мне известно, ведь уже знаете, как делать нечто, ничего вроде бы не делая?
— Ну-у-у… вообще-то, да… приходилось…
— Примерно все то же самое.
— Стас, а откуда вы всё знаете?
— На самом деле, далеко не всё.
— Именно поэтому и спрашиваю. Если бы Вы знали всё, не думаю, что меня этот вопрос мучил бы с такой интенсивностью.
Радный усмехнулся.
— Частично оттуда же, откуда многое знаете Вы, а частично и вовсе банально. Простым, вполне человеческим образом — через информаторов. Правда, далеко не все мои информаторы являются людьми.
— Так у Вас разветвленная разведывательная сеть? — улыбнулась Ира.
— Не без этого. Знаете ли, изначальное знание изначальным знанием, а все-таки очень даже нелишне держать ситуацию под вполне понятным, для человека, контролем.
— Береженого бог бережет?
— Истинно!
Ключ
Вернувшись в свой опустевший после Лешкиного отъезда дом, Ира чувствовала себя в состоянии полного раздрайва. Она долго слонялась из угла в угол, не зная, чем себя занять. Зив и Лоренц отсутствовали. Впрочем, ей именно сейчас не хотелось их общества. Часам к восьми вечера Ира и вовсе извелась. В конце концов, она решила позвать Татьяну Николаевну и они часа два просидели за чаем. Потом Ира насильно уложила себя в постель с полным убеждением, что уснуть ей не удастся, но ее опасения не оправдались — уснула она почти тотчас же и проспала как убитая до самого утра.
Проснувшись утром, Ира поняла, что единственный выход — брать себя в руки с натянутыми на них ежовыми рукавицами. Целую неделю, не покидая пределов собственной вотчины, она занималась лишь тем, что с фотографической точностью зарисовывала все, на что падал ее взор.
— Зачем ты это делаешь? — поинтересовался как-то Зив, когда Ира показывала им с Лоренцем свои достижения.
— Утоляю жажду реализма.
— Ира, реализм отражает реальность, а это все — лишь иллюзия реальности, — глубокомысленно заметил Лоренц.
— Знаю. Однако, реальность этой иллюзии невыносимо высока, а потому мне хочется напитаться ею прежде, чем все закончится.
— Ира, ты о чем? — с тревогой спросил Зив.
— Не знаю. Просто у меня уже пару месяцев, а может, и больше, четкое ощущение, что нечто