знать, почему это так.
– Ты можешь мне сказать?
– Я могу еще больше: показать. Ступай за мной.
Найл не замедлил, подчиниться и пошел коридором в галерею.
Он думал, что сейчас надо опять будет укладываться в машину умиротворения, но старец не задерживаясь прошел мимо и ступил в белый столп; Найл последовал за ним. Поднялись.
Выйдя наружу, Найл обнаружил, что стоит в комнате на верхотуре башни с видом на город. Странно было видеть ее снова.
Иллюзорная панорама Флоренции представлялась такой явственной, что теперь сложно было от нее отвыкнуть. Солнце клонилось к закату.
– Ложись вон туда, – старец указал на черную кожаную кушетку.
Возле кушетки на стекле черного столика лежало устройство из скрепленных меж собой изогнутых металлических полосок; оно напоминало обрывки шляпы.
Длинный провод соединял его со Стигмастером.
– Надень на голову, – велел Стииг, сопроводив слова мысленной иллюстрацией. Найл не рассуждая подчинился. Гладкие упругие подушечки прилегали ко лбу и вискам.
– Устраивайся поудобнее, голову на подушку. Готов?
Найл кивнул. В местах, где подушечки касались кожи, чуть покалывало, будто иголочками.
Юноша прикрыл глаза.
Он готовился увидеть какой-нибудь умозрительный образ, которому, может статься, вторит невыраженным словами поток сознания. Ощущение же оказалось сугубо физическим: покалывание, переходящее постепенно в легкое пощипывание.
Все это сопровождалось приятным ощущением, как если бы вдруг он отрешился от тела и плавно взмыл в небо, словно воздушный шар.
Приятное пощипывание из головы оттекло к ногам.
Он совершенно не ожидал такого невыразимого блаженства.
Колкие искорки обрели вдруг свечение, образовавшее вокруг тела белый ореол.
Свет постепенно проник в каждую пору, тело будто обрело прозрачность.
Похожее удовольствие он испытывал, прижимаясь телом к Мерлью, только это было куда сильнее.
И тут даже сам свет внезапно озарился изнутри яркой, насыщенной вспышкой, сравнимой разве что с высоким звуком. Звук реял все выше и выше, свет стал ослепительным, как солнце в разгаре дня. Но все это было лишь прелюдией к тому, что почувствовалось затем секунд на пять.
До этого момента Найл воспринимал все происходящее пассивно, с молчаливой признательностью.
Но настал миг, когда до него начало доходить: ощущение-то, оказывается, исходит не извне. Оно лишь отражение чего-то, происходящего внутри.
Впечатление такое, будто над неведомым горизонтом его внутренней сущности восходит солнце.
А затем несколько секунд его сотрясал поток необузданной первозданной силы – силы колоссальной, ошеломляющей, поднимающейся из пучин сознания. Ей сопутствовало озарение – такое, что тянуло громко, с надрывом расхохотался, зайтись хохотом. Все – башня, Стигмастер, старец, те же пауки – показались одной большой наивной шуткой.
Шуткой был и он сам, Найл, поскольку дошло: он – маска, оболочка, в сущности, просто фантом, абсурд, на самом деле его, оказывается, не существует.
Затем свет стал таять, и ощущение неизреченной силы убавилось до чувства просто удовольствия, словно мощная волна, откатившись, опустила его на берег.
Вместе с тем, наступившее просветление никуда не исчезло. Теперь было ясно: средоточием мощи является он сам, его внутренняя сущность.
Прекратилось покалывание в прилегающих к коже подушечках. Помещение словно преобразилось.
Он взирал на него так, будто сам все тут создал. Ничто здесь не казалось уже ни странным, ни диковинным.
Несколько секунд Найл лежал неподвижно, вслушиваясь в угасающее эхо звука, вынесшее его за пределы самого себя. Затем, глубоко вздохнув, сдвинул с головы устройство и поместил на стол.
В теле – томная усталость, но сам он был абсолютно спокоен.
Старца нигде не было видно, но голос внутри грудной клетки изрек: «Теперь тебе все ясно».
Отказываться не было смысла. Найл впервые отчетливо понял, что голос этот принадлежит машине, запрограммированной отвечать на его собственные вопросы.
Он и сам уже начал об этом догадываться, но машина предпочитала выступать в человечьем обличье, и ему хотелось верить в эту наружность.
Теперь же стало ясно, какова правда.
Захотелось прилечь и осмыслить все, что сейчас было ему преподано.
Основным, главенствующим фактором была сила. И просто, и очевидно, и вместе с тем вызывало растерянность.
