Симеон, потянувшись к волосатой груди, снял оттуда небольшой бурый ошметок, похожий на сухой листик.
– Что это? – спросил Фелим.
– А ты как думаешь? – вопросом на вопрос ответил Симеон, подавая ему ошметок. Фелим взял, посмотрел, нюхнул.
– Водоросль, что ли? Он где-то плавал?
– Вот это все нам бы и хотелось выяснить, – сказал Симеон.
Найл пристально смотрел на неподвижное лицо и желтые зубы, видневшиеся в полуоткрытом рту. Положив руку на холодный, влажноватый морщинистый лоб, он испытал странную неприязнь. Затем, даром что на виду у всех, отрешился от мыслей и слился умом с сознанием спящего. Ощущение было странно знакомым, будто заимствованным из прошлого опыта: незаметный выход из собственной сущности и слияние с посторонней. Вокруг образовалась некая пустота, это было все равно что зависнуть среди бездны. Найл невольно схватился за край стола, чтобы не упасть. Через несколько секунд ум вроде как освоился с пустотой. Темнота сделалась привычной; местами ее перемежали тусклые вспышки, подобные зарнице или сполохам молний. У Найла возникла неосознанная мысль, что все это как-то связано с электрической активностью человеческого мозга. Затем, к удивлению, последовал звук, напоминающий отдаленный громовой раскат. Секунду спустя через темноту стал цедиться бледно-голубой свет; вернее, мерцание. И тут послышался еще один громкий раскат. Взору открылся пейзаж – странный, смутный, видимый как бы с огромной высоты. Найл затаил дыхание, внезапно охваченный уверенностью, что сейчас откроется нечто важное.
И тут один за другим последовали два события. Найла на миг одолела гнусная тошнота, будто от дурного запаха – ощущение примерно такое же, как при прощупывании убийцы Скорбо – и почти одновременно сознание Найла точно взрывом было вышвырнуто наружу из сущности незнакомца – как камень, брошенный в воздух рукой атлета.
В глазах резко заломило и тошнота ударила по солнечному сплетению упругим, тугим комом. Молча смотревшие за Найлом Симеон и Фелим увидели, как он поперхнулся дыханием и покачнулся. Фелим успел подхватить, когда у Найла подогнулись колени.
Открыв глаза, он понял, что лежит на одном из узких столов, а Фелим щупает ему пульс. Голос Симеона зазвучал неподалеку:
– Он мертв.
– Кто, я?
– Нет, он мертв, – Симеон указал на мужчину. Найл заставил себя сесть, превозмогая поднимающуюся из желудка тяжелую тошноту, и снял ноги со стола, поддерживаемый под локоть Фелимом. Остекленевшие глаза мужчины бездумно пялились в потолок. Челюсть откинулась, а волосатая грудная клетка застыла, перестав подыматься и опадать.
Найл протяжно застонал и хватил себя по лбу кулаком.
– Ну и кретин же я! – рванул цепочку у трупа с шеи, он с досадой швырнул ее в угол.
Фелим недоуменно повел плечами.
– Да скажет мне хоть кто-нибудь, что здесь происходит?
– Я угробил его по дурости, вот что, – горько сказал Найл.
Симеон положил руку ему на плечо.
– В том не было твоей вины.
– В том-то и дело, что была. Мне надо было сначала снять кулон.
– Но кулон его даже не касайся, он свешивался на стол.
– Какая разница, – Найл поглядел сверху вниз на желтозубого мертвеца, – Он может убивать на расстоянии.
– Кто? – спросил Фелим.
– Тот, кто его послал. Маг.
Фелим посмотрел на Найла с неподдельным изумлением.
– Да ну? Настоящий?
– Я все, когда надо, объясню, – торопливо вмешался, Симеон.
– Но…
– Сейчас не время этим заниматься. Фелима, по всей вероятности, одолевала тревога.
– Я бы все-таки хотел знать, что его убило.
– Если тебе нужна моя догадка, то пусть будет сердечный приступ. – Симеон протянул руку и опустил веки на выпученные глаза.
– А я думал…
Симеон оборвал его, бесцеремонно махнув рукой.
– Давайте прежде снимем остальную паутину. Я хочу видеть, есть там еще кулоны или нет.
Через десять минут шелковистая кисея была снята с остальных тел. Всего тел было четырнадцать, и судя по одежде, Скорбо с дружками добывал съестное в городе пауков. Особенно заметно по лицам: черты у всех одновременно и броские, и вместе с тем какие-то вялые – породистость и тупость, полулюди-полускот. Трое были из сословия слуг. Четверо женщин, семеро юношей и девушек, из которых некоторые едва достигли подросткового возраста. У каждого (Фелим указал) на плече или на шее имеются следы клыков – свидетельство, что любители человеченки накидывались сверху.
