различить капитана, пробирающегося главным проспектом в сторону моста, ведущего в квартал рабов. Движения по-прежнему выдавали усталость, но было видно, что он явно спешит выбраться из города, прежде чем кто-нибудь воспользуется возможностью законно свести счеты.
Найл сел на согретую солнцем балюстраду, жестом велев Сидонии сесть возле. Та неловко опустилась, словно ей доставляло неудобство перестать стоять навытяжку. Дравиг бесстрастно ждал (все-таки странная у пауков манера – стоять, будто окаменев).
– Ты хорошо знаешь этот город? – осведомился Найл.
– Пожалуй, даже очень, – голос отрывистый, выдающий привычку командовать.
– Тебе известно о сером, квадратном здании, чтобы вокруг – кусты с красными и желтыми цветами? – вопрос он подкрепил телепатическим образом.
Сидония закусив губу посмотрела вниз на тротуар; покачала головой.
– Нет, господин.
Было видно, что она говорит правду, тем не менее в голосе чувствовалась неуверенность: может быть, образ показался знакомым.
– Ты уверена, точно?
Сидония покраснела, думая, что он сомневается в ее словах. Она давно уже привыкла к тому, что пауки то и дело вчитываются в ее мысли, поэтому не чувствовала, что и Найл сейчас делает то же самое.
– Да, господин.
– Но ты хотя бы примерно представляешь, где такое может находится?
Она нахмурилась.
– Много цветов растет вон там, в той части, – она подняла руку и указала на восток, вдоль проспекта, где дворец Найла.
– Далеко отсюда?
– Мили две или три.
Найл повернулся к Дравигу.
– Ты знаешь ту часть города?
– Нет. Дела никогда меня туда не заводили. Та часть совершенно нежилая.
– Я бы хотел туда наведаться. Составишь мне компанию?
Паук без особой охоты согласиться. Найл снова повернулся к Сидонии:
– Мне надо взять туда и тебя. Прошу явиться во дворец сегодня в два часа.
С ясного синего неба теперь вовсю светило солнце; снег не успел еще растаять лишь в тени деревьев и зданий, а в воздухе стояло журчание воды, бегущей по водостокам. Спину припекало, и Найл с Симеоном, сняв плащи, понесли их свесив через руку; лишь Сидония терпеливо сносила неудобство и не допускала нарушения формы одежды. Дравиг, как обычно, казался равнодушным к погоде.
На шее у Найла был медальон – отражатель мысли, подарок после первого визита в Белую башню. Это было устройство для координирования ментальных вибраций мозга, сердца и нервного узла, усиливающее сосредоточенность и восприятие. Став правителем, Найл мало-помалу перестал его носить. Сила воли, как он теперь считал, вызывается интуицией. Сегодня же он надел медальон для особой цели. В тот первый визит в башню вещица пригодилась для запоминания карты города; помогла усвоить ее так четко, что теперь можно было воссоздать в деталях, едва прикрыв глаза. Основной сектор восточной части именовался «индустриальной зоной» – название, сбивающее с толку Симеона с Дравигом, да и самому Найлу не вполне понятное. Из уроков истории в Белой башне он уяснил, что индустрия – это производство и изготовление товаров; слышал и о периоде Промышленной революции. Но вот уж почти дошли, а вокруг – куда ни глянь, ни закопченных цехов, ни высоченных заводских труб. Во всяком случае, здания здесь даже ниже, чем в центре города.
Изжелта-серая дорога, по которой они сейчас шли, смотрелась на удивление новой, будто вчера проложенной. Во второй половине двадцать первого века асфальт и бетон уступили место смеси каменной крошки и пластмассы, затвердевающей в вещество наподобие мрамора, только более прочное и износоустойчивое. Потому-то дорога и тротуары по обе стороны не давали ни намека на износ. То же самое и дома, магазины, офисы – в гораздо большей сохранности, чем в центре города. Все здесь казалось аккуратным, тщательно продуманным, но на удивление безликим.
Примерно через милю деловая часть сменялась небольшими жилыми домиками – типовыми, из красного кирпича, каждый с небольшим палисадником. В свое время монотонность здесь оживляли лишь затейливые узоры, обрамляющие окна и двери. Теперь вокруг домиков буйно разрослась зелень; кое-где она взобралась и на крышу – в одном месте (надо же!) дерево проросло сквозь дом и пробило стволом шиферную плитку; сучья теперь затеняли крышу. Найла распирало от любопытства забраться и осмотреть один из таких домиков – интересно, как там жилось их прежним обитателям? – но было некогда: через пару часов начнет смеркаться.
Прошли еще одну милю, и пейзаж вдруг резко изменился. Первым делом, когда отдалились на полмили от кирпичных домиков, в глаза стали бросаться яркие цветовые оттенки.
Судя по карте, это и было начало индустриальной зоны, но здания выглядели так, будто предназначались для карнавала или парка аттракционов: и треугольные, и кольцом, все из яркого кирпича, и ни одно не выше двух этажей; крыши в основном – изумрудно зеленая с яркими крапинками плитка. Как и вокруг кирпичных домиков, здесь буйствовала зелень, но не обычная, как там, а роскошная, тропическая.
Среди растений преобладали толстые ползучие побеги, с широкими глянцевитыми листьями в зеленую и желтую крапинку, среди цветов – алые, раструбами, чаши. Тут и там среди этой массы проглядывали пальмы, такие как в Дельте. Зрелище впечатляло странной экстравагантностью – все равно что занавес, размалеванный шутом.
Когда подошли ближе, стало ясно, что запах здесь соответствует прекрасному виду: благоухание
