Он быстро обернулся на отца: тот тоже был весь обвешан гусеницами. Проснувшись от пронзительного окрика сына, Улф тотчас вскочил на ноги. Одна из тварей попыталась влезть ему в рот, но Улф, клацнув зубами, откусил ей голову, а туловище отшвырнул прочь. Забыв о поклаже, путники припустили прочь, смахивая на бегу льнущих к ногам паразитов. Остановились метрах в двадцати, преследовать их гусеницы не пытались.
Ингельд тяжело дышала, Улф то и дело с отвращением сплевывал в пыль, пытаясь очистить рот.
В воздухе стоял гнилостный запах.
– Это что еще за мерзость? – спросил Найл, – Черви-точильщики. Тьфу! – Улф в который уже раз сердито сплюнул. – Нет в пустыне твари гнуснее.
– Он хотел залезть мне в рот! – кривя губы, словно перепуганный ребенок, сказала Ингельд. Улф кивнул:
– Успей он это сделать, тебя бы уже не было в живых. Они жрут внутренности. Это было уже выше сил Ингельд, и она, воя, повалилась на землю. Улф не пытался ее успокаивать – пускай из бабы вылезет лишний вздор. Спустя несколько минут мохнатых червей уже как не бывало – исчезли в кустарнике по другую сторону дороги.
Путники решили возвратиться за оружием и поклажей. Весь запас еды оказался безнадежно испорчен. Черви не съели ничего, но маисовые хлебцы, мясо и плоды кактуса покрывала дурно пахнущая слизь. Волей-неволей провизию пришлось вытряхнуть прямо на дорогу. Идти, по крайней мере, стало легче. В сумках оставались лишь фляги с водой.
Когда солнце взошло, слизь, успевшая испоганить заодно и сумки, начала ощутимо пованивать. В конце концов с поклажей решили расстаться окончательно. Бросили ее без сожаления: смрад поднялся невыносимый. Через полчаса до слуха путников донесся шум, от которого сердце юноши радостно встрепенулось. Где-то неподалеку журчала вода. И правда, за кустами, стоявшими вдоль дороги, прятался небольшой ручеек. По гладким белым камешкам бежала чистая, звонкая вода. Улф, Ингельд и Найл бросились в ручей, упали на четвереньки и принялись жадно пить. Затем, сев в воде, начали отмываться.
Спустя полчаса гнилостный запах больше никого не донимал. Пройдя несколько миль, они приблизились к усеянным валунами склонам белой каменистой осыпи. Дорога здесь была вымощена плитами известняка. Отсюда открывался ясный вид на блестящую гладь соленого озера. Столько воды в одном месте! От одного лишь ее вида захватывало дух. Дорога постепенно спускалась в долину, раскинувшуюся между отвесными каменными склонами. На одном из них, высоко, как на стене, виднелись исполинские барельефы: люди в диковинных головных уборах и долгополых одеяниях, с прямыми бородами.
– Кто это? – удивился Найл. В ответ Улф молча пожал плечами.
– А я знаю, – сказала вдруг Ингельд. окинув своих спутников взглядом, полным презрения. – Это мои предки.
Издалека донесся звук, от которого, подпрыгнув, гулко заколотилось сердце: приглушенный расстоянием крик человека. Вынырнув из-за поворота примерно в полумиле, навстречу шли люди, размахивая руками.
– Видите, мои соплеменники вышли меня встречать! – напыщенно воскликнула Ингельд.
– Как они, интересно, догадались, что мы на подходе? – недоуменно спросил Найл.
Ингельд снисходительно, как недоумку, улыбнулась юноше:
– Они многое знают. Вам не понять. Губы Улфа скривила усмешка, но он промолчал.
Через несколько минут людей можно было разглядеть уже отчетливо. Всего их было около десяти. Тот, что шел впереди, был высокого роста и облачен в какое-то замысловатое одеяние. Он поднял руку в приветственном жесте, и когда обе группы сблизились, громко воскликнул:
– Добро пожаловать на землю Диры!
Между склонами очнулось звонкое эхо. Уже от одного этого Найл опешил. Его с самого детства учили никогда не шуметь, разве что в исключительных случаях: от того, насколько ты незаметен и бесшумен, напрямую зависит твоя жизнь. А этому верзиле как будто все равно, пусть хоть все хищники пустыни сбегутся на крик.
И вот они с Улфом уже коснулись запястьями в знак приветствия.
– Мое имя Хамна, – представился рослый, который оказался значительно моложе отца, – сын Каззака. А это мои соплеменники. Мы посланы встретить вас и просить быть нашими гостями.
– А как вы узнали, что мы подходим? – полюбопытствовал Найл.
– Стефна, моя мать, получила от своей сестры известие, что вы вот-вот должны подойти.
Улф с холодной иронией поглядел на Ингельд:
– Получается, все не настолько уж и выше нашего разумения. Сайрис тогда еще говорила, что попробует связаться с сестрой. Ингельд уже не слушала. Сделав шаг вперед, она обняла Хамну:
– Я Ингельд, твоя двоюродная сестра. – И, злорадно взглянув на Улфа, добавила: – Я так рада, что вернулась наконец к своим!
– Добро пожаловать, – ответил Хамна сдержанно.
– Мы тоже рады, что наконец доставили ее, – сухо произнес Улф. К счастью, никто не обратил внимания на его тон. Встречающие начали поочередно представляться. Все они вызывали у Найла искреннее восхищение.
Начать с того, что каждый из них был крупнее и дороднее, чем родственники Найла – видно было, что здесь лучше питаются. Одежда не из какой-то кожи гусеницы или паучьего шелка, а из тонкой ткани. Но более всего его поразило то, что одежда оказалась разных цветов – Найл прежде никогда не слышал о красителях. А сандалии на толстой подошве выглядели совершенно одинаковыми.
Хамна и его спутники вышли в путь на рассвете, так что дорога все еще предстояла неблизкая. Но
