Я не перестаю удивляться великой прозорливости художественного исследования истории: то, что происходило в Древнем Риме, описано автором-американцем, а нами, русскими, недавно еще советскими людьми, воспринимается как аналог недавнего прошлого со всеми его страстями. И там и здесь происходил слом старого, а на его обломках возводилось новое, и было неизвестно, станет ли оно жизнеспособным. А контрастом происходящему трагическому событию были обыкновенные человеческие жизни.
В романе Уайлдера знатная римская дама Клодия Пульхра писала Цезарю, а Цезарь писал Клеопатре. И фоном этому любовному треугольнику — нарастающий грохот истории, свидетельствовавший о том, как в муках кончалась величайшая республика древнего языческого мира.
Так вышло, что «Мартовские иды» Уайлдера дважды «вмешивались» в советскую действительность. Первый раз в виде романа, опубликованного в журнале «Новый мир», который в 60-е годы XX века был очень моден, а справедливее сказать — злободневен.
В изощренной литературной форме романа в письмах открывалась страшная картина гибнущего римского колосса. Гибель эта была не в боях с врагами или в горнилах революций, нет. Тут не грохот канонады, не Фермопилы, а обычная гражданская жизнь женщин и мужчин, их отношения: любовь и дружба, амбиции и зависть, ссоры и примирения. И в этом обнажении частной жизни мы вдруг узнавали те же кислоты, что разъедают, подтачивают основу основ и нашего еще внешне могучего государства — духовный мир советских граждан.
Да, приметы злокачественной болезни всех великих государств, предшествующие их гибели, похожи. Потому-то и читали «Мартовские иды» в нашем Союзе Республик свободных, становясь в очередь за каждой следующей книжкой журнала, торопя друг друга и проглатывая очередной кусок за ночь: в романе проглядывало то, что несколько десятилетий спустя произошло и в нашей державе. Да, видно, уроки не идут людям впрок…
Тогда же один из телережиссеров, Орлов, загорелся мыслью сделать телеспектакль по «Мартовским идам». Роль Цезаря он предлагал мне, но дело не вышло: советские имперские власти не желали видеть себя в зеркалах истории. Император Юлий Цезарь, у которого при одном взгляде на то, что происходило в его государстве, руки опускались, не должен был, не мог, не смел рождать какие-либо ассоциации с нашими генсеками. Тогда в принципе не проходили даже элегантнолитературные намеки.
И долго со спектаклем тянулось: то вдруг начинали о нем разговор, то снова забывали на годы.
Но вот в начале перестройки к нам в Вахтанговский театр из провинции пришел интересный режиссер Аркадий Фридрихович Кац. Мы с ним искали пьесу для постановки, я и вспомнил о том телевизионном проекте и предложил ему «Мартовских ид». Он увлекся, сделал свою инсценировку для театра и поставил спектакль. Так Цезарь и события его жизни в переложении Уайлдера еще раз влились в реку советской действительности, но река, как ей и полагается, была уже несколько иной. Если прежде мы больше обращали внимание на черты нравственного упадка последней Римской республики, то теперь в дрожь ввергало «предчувствие гражданской войны», как пел один наш рок-певец.
В спектакле я играл Цезаря, необычного, трагически одинокого Цезаря, который наделен страшным даром предвидения.
Ведь счастье для людей, что человечеству неведома его грядущая судьба. Поэтому мы всегда надеемся на лучшее, тем и живем. И бежим вперед, словно работящий ослик за привязанной перед ним на ниточке морковкой. Но есть среди нас провидцы, способные заглянуть за горизонт и предчувствовать неизбежное, как тот кудесник, любимец богов у Пушкина, предсказавший смерть князю Олегу. Для прочих же «грядущие годы таятся во мгле», а иные похожи на страусов в своей готовности спрятать голову в песок при малейшем намеке на опасность — авось, пронесет. Только не проносит, и если приходит беда, то она касается всех своим черным крылом.
Так вот, наш спектакль был о таком человеке, который не прячется. Он понимает жизнь и принимает ее, даже зная, что ему не под силу остановить трагический ход событий. Рим Цезаря погибает не на границах. Не из-за того, что галлы восстали в Нижней Галлии, не желая подчиняться Риму. Рим погиб в человеке. Рим погиб в разврате своих граждан, во вседозволенности, в безответственности чиновников и военачальников, в полнейшем пренебрежении государственными, общинными и человеческими интересами. Чудовищный эгоцентризм овладел всеми. «Существую только Я, и низменные страсти этого Я дороже народа, страны, государственных интересов!» — вот лейтмотив того времени. Низменные страсти, политическая игра, корыстные расчеты, борьба за воздействие на властвующего Цезаря ради выгоды от дружбы с ним или жажда сменить его у государственного кормила. Всеобщая шелушня, копошение, как в банке со скорпионами.
Спектакль не рассказывал, какие объективные причины привели к гибели Римскую республику, да и невозможно вскрыть их на сцене за два-три часа. Мы так и заявляли во вступлении: «Роман в письмах “Мартовские иды” — не исторический роман. Воссоздание подлинных событий истории не было первостепенной задачей этого произведения. Его можно назвать фантазией о некоторых событиях и персонажах последних дней Римской республики». Таким беглым абрисом нашей работы мы хотели предоставить зрителю возможность задуматься о том, а не созвучна ли эта фантазия его действительности. Время-то вполне располагало к подобным размышлениям: вокруг творились распад, безответственность, эгоизм, амбиции, погоня за выгодой, толчея у начальственных ног, подозрения, стяжательство, злоба, ненависть, «реализм без берегов» — до цинизма! И не надо было быть прозорливым Цезарем, чтобы понять, как неотвратимо мы катимся в пропасть, уповая лишь на то, что в последний момент кто-то сумеет удержать нас от ужаса, разрушения и гибели.
Выше я уже писал о том, как отнесся к спектаклю Горбачев, помотрев его. Все-таки он здравомыслящий человек и не мог запросто отмахнуться от своеобразного предупреждения, сделанного ему актерами в художественной форме. Несомненно, он рассмотрел и услышал нечто важное для себя, тем более что путч ГКЧП был уже позади. Но сделать ничего не смог. Страна уже пошла вразнос, и понадобились другие силы, чтобы сохранить от дальнейшего разложения обломки Советского Союза.
А в спектакле были действительно пронзительные вещи. Вот, к примеру, слова Цезаря: «Ты должен понять, Брут, как далеко могут завести Римскую державу алчность и честолюбие. И что? И опять пойдут друг на друга братские войска? Опять мощь государства обратится против него самого, показывая этим, до чего слепа и безумна охваченная страстью человеческая натура. Гражданская война означает, что Рим уже никогда не будет республикой».
Как будто это написано про нас…
А заканчивался спектакль еще более страшными пророчествами, звучащими в свидетельстве Плутарха: «В развязанной гражданской войне не было победителей, в ней сгорели все персонажи этой комедии. Все. Без исключения».
Но кто захотел внять древней мудрости, коль скоро наша собственная Гражданская война, унесшая миллионы жизней и разорившая страну, не привила нам иммунитета от болезней политического роста. Что нам свидетельства очевидцев, переживших эпохи перемен в прошлом. Свои непоправимые ошибки мы хотим делать сами, но ответственности за них не приемлем. И вновь дезорганизовано общество. И вновь местечковые князья и «полевые командиры» ведут между собой экономические и настоящие войны. И вновь некуда податься невеликому человеку, обезоруженному своей любовью к близким и страхом потерять нажитое.
Разве кто-то из «действующих лиц и исполнителей» прислушался к предостережениям мудрых из прошлого и настоящего прежде, чем наша перестройка перешла в перестрелку? Разве кто-то извлек урок из спектакля про мартовские иды великого Цезаря?…Зато буквально в те же дни в реальности ожили иные персоны в выгодных для себя ролях! Но очень многие из них повторили путь Ричарда III.
Сколько бы ни было отпущено мне времени и сил, я снова и снова буду повторять то, в чем уверен: искусство — это единственное, что поддерживает хоть какой-то уровень человечности в обществе в тяжелые времена. Поддерживает в народе, в людях веру в победу справедливости. Наш Цезарь шел до конца и не клонил голову перед неизбежным. Поэтому ценой собственной жизни он смог спасти то, что ему было дорого, и Рим еще несколько веков незыблемо стоял в своей обновленной государственной форме. А искусство, рассказывая о подобных ему коронованных героях и коронованных элодеях, тем самым побеждает время и сохраняет в человечестве память о том, что черные испытания минут, а свет победит. И значит, не зря мы живем надеждой.
