Мой партнер — микрофон
Надо сказать, что я всегда очень любил читать великую русскую литературу вслух для людей и с профессиональной точки зрения относился к этому весьма серьезно. Когда-то мне приходилось делать это со сцены, и памятны выступления в Ленинграде, где в огромном, бесконечном помещении филармонии я не на шутку боялся, что рассказы Шукшина в моем исполнении просто не будут слышны. Но опасения оказались напрасными — в зале была отличная акустика, и люди слушали, затаив дыхание. Им это было нужно, скучая о человеческом, они отрезвлялись, вылечивались от своих духовных недомоганий, от ужасов недавней войны и еще более недавней сталинщины. А теперь публика предпочитает глазеть, как поп-дивы при огромном стечении народа дрыгают ногами… Но сейчас не об этом.
Из всех актерских работ я больше всего люблю свою работу на радио. Что-то в ней есть изящное, светлое. А если материал классический или просто хороший, то работать тогда одно наслаждение.
Тихая, светлая студия. Ты наедине с микрофоном, который связывает тебя с миллионами слушателей и который точнехонь- ко передаст им все — и правду, и фальшь. Вот уж кто друг твой истинный и неподкупный! Ты можешь сделать бесчисленное количество вариантов, пока добьешься наиболее правильного, лучшего. Тут не надо грима, не надо учить текст наизусть, что с годами становится проблемой. Работают трое: режиссер, звукооператор и актер; они рассказывают так, что всё увидится воочию — весь мир, все чувства, неохватность света.
Как ни парадоксально, но радио по своим выразительным средствам богаче, чем телевидение и кино, не говоря уже о театре. Возможно, далеко не все разделят мою точку зрения, однако я пришел к этому выводу, исходя из многолетнего опыта работы, и по-прежнему очень ценю всякую возможность что-либо сделать на радио.
Еще в Омске я впервые попробовал свои силы у микрофона, но всерьез начал работать с ним в далекие 50-е годы прошлого века, уже отслужив актером два или три года в Театре Вахтангова. Однажды меня пригласили участвовать в передаче по стихам Маяковского, которую режиссировал знаменитый Осип Наумович Абдулов. В те годы он царил на радио, записывал свои известнейшие передачи, такие как «Кола Брюньон» или «Дон Кихот».
Тогда записи велись на телеграфе. Там была студия, которой бесконечно мешала картофелемойка. Не то выше, не то ниже этажом находилась столовая телеграфа, и как только начинали. мыть картошку в механической мойке, так все записи прекращались. Тем не менее в этой студии было создано много превосходнейших передач. В те годы иногда работали на площади Пушкина, за нынешним кинотеатром «Пушкинский».
На радио меня пригласили по рекомендации Марины Александровны Турчанович, которая до этого прослушала группу молодых актеров специально для работы в эфире. Тогда я и был отобран в ряд таких претендентов.
К работе подключился Михаил Федорович Астангов, еще кто-то из известных, крупных мастеров, и я среди них был как желтый цыпленок. Ничего у меня не получалось. Я отлично помню раздраженные, даже злые глаза Осипа Наумовича, которые смотрели на меня через два стекла, отделявшие пульт от комнаты, где я мучился, потому что не мог выполнить того, что от меня требовалось. Наверное, ему было ужасно жаль времени, которое он терял со мной.
А любой опыт, в том числе опыт работы, приходит только с годами. Но чтобы его приобрести на радио, необходимо, как мне кажется, постичь микрофон. Этот раньше железный коробчатый, а теперь обтянутый поролоном продолговатый предмет лишь на первый взгляд кажется бездушным. На самом деле он фокусирует на себе внимание миллионов будущих слушателей. Вот тут-то и выясняется, что актер настолько опытен и мастеровит, насколько ему удается найти интимный, душевный, сердечный контакт с этой штуковиной. Потому что — и тут нет никакой мистики — только в этом случае актер сможет наладить контакт с будущей аудиторией. Если же ты относишься к микрофону как к бездушному воспроизводителю твоего голоса, ничего толкового у тебя никогда не получится. Это я знаю по своему, большому уже, опыту. Но прийти к ощущению, что микрофон — твой друг, твой собеседник, твой самый лучший и внимательный, самый добрый и понимающий тебя слушатель, нелегко.
У меня было много работ на радио; некоторые считались проходными, и от них не оставалось памяти ни у меня, ни тем паче у слушателей. Но были и такие, которые могу назвать этапными на моем творческом пути.
Одна из ранних моих работ — рассказ Константина Паустовского «Снег». Пожалуй, с него началось мое восхождение к радиомикрофону. «Снег» был записан под руководством Турчано- вич, которой я бесконечно благодарен за то многое, что эта женщина сделала в моей радиокарьере.
…Паустовский. Один из тончайших, лиричнейших писателей советской русской литературы. Романтике горьковатым привкусом ностальгии по несбывшемуся, с полной очарования грустью и в то же время веселой влюбленностью в жизнь. Его рассказ «Снег» странный, немножко подернутый туманным флером. В нем и сюжета-то, собственно говоря, особого нет. Случайная встреча моряка, сына умершего владельца старой дачи, с женщиной, которая сейчас там живет. Вот и все. Но столь прозрачна и глубока проза Константина Георгиевича Паустовского, что читать ее всегда удивительно: за кажущейся простотой лежат такие пласты, такой воздух, такой аромат и такое дыхание жизни, которые всегда покоряют.
Я думаю, что это мой первый более или менее услышанный радиомонолог. Пожалуй, он стал и первой работой у микрофона, которая принесла мне удовольствие и ощущение радиожи- тия. Может быть, потому, что сам по себе рассказ очарователен и душист, может быть, потому, что моя неумелость и моя нетронутость, что ли, «радийная» совпали с его чистотой. И действительно, вместе с замечательной музыкой Рахманинова, подобранной для той передачи, мой голос создавал какое-то необычайное, прозрачно-грустное и лирически-нежное настроение.
Позже иногда передавали эту запись, и я с удовлетворением отмечал, что она не утеряла своих особенностей.
Я много работал с Александром Петровичем Шиповым. Он был одним из старейших режиссеров, очень дотошным, и добивался точнейшего выполнения своих просьб, воплощения своего видения. И вот однажды мы с ним озвучивали рассказ Скитальца «Полевой суд». Рассказ очень русский и довольно яростный, о том, как крестьяне судятся с помещиком за землю и полевой суд решает дело в пользу помещика, и тут же на глазах у всей деревни бедных зачинщиков тяжбы секут. Рассказ напомнил мне времена Стеньки Разина.
Я это произведение понимал по-своему, каким-то внутренним чутьем ощущал, а Александр Петрович меня все время поправлял. Мы трижды переписывали работу, и тем не менее она у нас не получалась: что- то во мне было зажато, мне не хватало дыхания. Я «пел» чужим голосом. Голос по молодости у меня был еще не окрепший, еще колебался, к тому же давила жесткая режиссерская воля. Поэтому я постоянно терял естество и истинность звучания. Наконец я заявил: «Александр Петрович, разрешите, я запишу так, как чувствую сам. А вы вольны потом запись пустить или не пустить в эфир или даже взять другого актера». Шипов согласился, и в эфир рассказ вышел именно в моей интерпретации.
Рассказываю это не для того, чтобы доказать, что я был правее и умнее. Отнюдь нет. Речь о том, что в любой работе, особенно на радио, важно иметь личное желание исполнить именно этот рассказ, именно это произведение, потому что такое желание придает голосу нужное звучание. Если читаешь то, что тебе неинтересно, звук не резонирует с душой, затухает. А если рассказываешь о том, что кажется необычайно важным и существенным, если хочется, чтобы об этом услышали другие, то звучание приобретает большую глубину и объемность. Так и в жизни бывает. Если человек рассказывает нехотя, это один рассказ; когда же он, захлебываясь от энтузиазма, сообщает о чем-то поразительном — это нечто другое.
Но на радиозапись, что греха таить, актеры частенько приходят не очень подготовленными, и в этой связи мне хочется рассказать одну историю, которая меня поразила настолько, что я ее и сейчас помню так отчетливо, будто все случилось вчера.
Я снимался в картине «Екатерина Воронина». Роль бабушки играла Вера Николаевна Пашенная, героиню — Людмила Хитяева. Снимали мы в Нижнем Новгороде, тогда еще Горьком, на откосе. Из Заволжья дул сильный холодный ветер. Актеры нервничали, боялись простудиться. Многие все время убегали в конторку греться, и только Пашенная стояла непоколебимо. Ей говорили, а она была в группе самой пожилой и, конечно, самой знаменитой, самой уважаемой актрисой: «Вера Николаевна, пожалуйста, идите в тепло». «Нет, — отвечала она, — я нужна съемке, я нужна кадру, я готова работать».
