Путь Дзэн

Складывается впечатление, что в личных контактах с учениками Хуан-бо был, однако, далеко не так разговорчив. Линь Чжи (по-японски Ринзай — умер в 867 г.) не мог добиться от него ни слова. Каждый раз, когда он решался задать вопрос, Хуан-бо бил его. Доведенный до отчаяния, он ушел из этого монастыря и обратился за советом к другому учителю, Да-ю, который осудил его неблагодарность доброму, как родная бабушка, Хуан-бо. Это послужило толчком для пробуждения Линь Чжи, и он вернулся назад к Хуан-бо. В свое время сам Линь Чжи бил своего ученика и приговаривал: «В конце концов в буддизме Хуан-бо нет ничего особенного!» [2,12].

Запись учения Линь-Чжи, «Рассказы об учителе Линь- чжи» (по-японски Ринза року), изображает характер, полный огромной жизненной силы и яркого своеобразия. Со своими учениками Линь-чжи разговаривает языком неофициальным и часто весьма «вольным». Он как бы вкладывает все энергию своей личности, чтобы силой ввергнуть их в немедленное пробуждение.

Вновь и вновь бранит он учеников за отсутствие веры в себя, за то, что их умы «блуждают вокруг да около», в поисках того, что никогда не терялось и что находится «прямо перед вами в этот самый миг». Пробуждение для Линь-чжи в первую очередь — вопрос дерзости, решимости «отпустить себя» тут же, не откладывая, ни на миг не сомневаясь в том, что естественное, спонтанное поведение человека и есть ум Будды. Его отношение к концептуальному буддизму и мании учеников достигнуть уровней и выдвигать идеалы, полно беспощадного иконоборчества:

Почему я говорю здесь? Только потому, что вы, последователи Дао, суетитесь вокруг да около в поисках ума и никак не можете остановиться. А вот предки наши поступали по-другому, они действовали не спеша, отвечая (возникающим) обстоятельствам. О вы, последователи Дао! Если вы поймете то, о чем я говорю, вы будете восседать во славе… на головах Будд. Те, кто превзошел десять ступеней, покажутся вам просто мелочью, те, кто достиг Высшего просветления, будут жалкими колодниками. Арханы и пратьека- будды — это просто грязный сортир; бодхи и нирвана — колья для привязи ослов.[53]

Особенно настойчиво проповедует он необходимость «естественной» или «непосредственной» (у-ши) жизни:

В буддизме нет места усилиям. Будь обыкновенным человеком — вот и все. Мочись и испражняйся, надевай платье, ешь пищу. Когда устанешь — ляг, отдохни. Невежи могут смеяться надо мной, но мудрый — поймет. Попадая из одного места в другое, считай каждое своим родным домом, и все они и вправду будут им. Ибо когда обстоятельства складываются, ты не должен пытаться изменить их. Тогда твои обыкновенные навыки чувствований, которые создают карму для пяти преисподних, сами собой превратятся в Великий Океан Освобождения. [Выше, с. 1 1].

И еще о той карме, которая создается поисками освобождения:

Нет Дхармы вне ума, и внутри тоже нет ничего, чем можно овладеть. Чего же вы ищете? На всех углах вы кричите, что нужно упражняться в Дао и проверять его. Не делайте этой ошибки! Если же есть кто-то, кто может упражняться в Дао, то это карма, создающая рождение-и-смерть. Вы говорите о полной дисциплине и контроле над своими шестью чувствами и десятком тысяч поступков. Но, по-моему, это и есть создание кармы. Искать Будду и искать Дхарму — именно и означает создавать карму для преисподней. [Выше, с. 1 1].

У Ма-цзы, Нань-чжуаня и Чжао-чжоу, Хуан-бо и Линь-чжи мы находим «дух» Дзэн в самом лучшем его проявлении. Дзэн вдохновлен даосскими и буддийскими идеями, но выражает и нечто новое. Он так прост, житейски приземлен и прям. И трудность перевода текстов этого периода в том, что их китайский язык не классический и не современный, скорее всего — это разговорный язык эпохи Тан. Его естественность не так изысканна, не столь откровенно изящна, как стиль даосских мудрецов и поэтов. Этот язык почти груб и площадей. Я говорю «почти» потому, что выражение это неточно. Но найти параллель такому стилю в другой культуре невозможно. Человеку западному легче увидеть его в произведениях искусства, вдохновленных Дзэн. Этот стиль можно ощутить в каком-нибудь садике дзэн-буддийского храма: ровное песчаное поле, несколько необтесанных камней, поросших мхом и лишайником — и все. Такие сады сохранились в храмах Киото до наших дней. Здесь использованы минимальные средства. Вмешательства человека почти незаметны, кажется, что пейзаж этот целиком перенесен сюда с берега моря. Но на самом деле только тончайший и искуснейший ху-дож. ник может добиться такого впечатления. Конечно, может показаться, что «дух Дзэн» — это сознательный и расчетливый примитивизм. Иногда так и бывает. Но подлинный дух Дзэн возникает, когда человек почти чудодейственно естествен без всякого намерения быть таковым. Он — дзэн-буддист не потому, что сделал себя таким, а потому, что так растет. Из всего вышеизложенного должно быть ясно, что естественность учителей эпохи Тань не следует понимать буквально, как будто дзэн-буддист просто гордится тем, что он совершенно обыкновенный пошлый тип, который плюет на идеалы и живет себе в свое удовольствие, — ибо это само по себе было бы позой. А дзэн-буддийская «естественность» расцветает лишь в том, кто расстался с самоутверждением и самосознанием в любом виде. Но этот дух приходит и уходит как ветер, и учредить его или удержать абсолютно невозможно.

Тем не менее, в конце эпохи династии Тан энергия и дух Дзэн были так высоки, что постепенно он становился преобладающей формой буддизма в Китае, будучи при этом тесно связан с другими школами. Цзун-ми (779–841 гг.) был одновременно учителем Дзэн и Пятым патриархом школы Хуа-янь, которая опиралась на философию Аватамсака Сутры. Эту чрезвычайно тонкую и зрелую форму философии Махаяны использовал Тунь-шань (807-69 гг.), развивая свое учение о «Пяти классах» (у-вей). Его теория рассматривала в пяти планах отношение абсолютного (чжен) и относительного (бянь). Впоследствии его ученик Цао-шань (840–901) связал эту теорию с философией И-цзин (Книги перемен). Фа-янь (885958) и Фень-ян (947-1024) также были влиятельными учителями, глубоко изучившими доктрину Хуа-янь, которая, собственно, и до наших дней является интеллектуальным аспектом Дзэн. С другой стороны, такие учителя, как Да-чжао (891972) и Янь-шоу (904-75), поддерживали тесные связи со школой Тянь-тай и Школой Чистой Земли.

В 845 году буддизм претерпел яростное, хотя и недолгое гонение со стороны даосского императора У-дзуна. Храмы и монастыри разрушались, земли их подвергались конфискации, а монахов принуждали вернуться к мирской жизни. К счастью, увлечение императора даосской алхимией вовлекло его в опыты с «Эликсиром бессмертия» и он, отведав этого зелья, скончался. Дзэн перенес преследования лучше, чем другие школы, и с этих пор вступил в длительный период процветания, пользуясь успехом как у властей, так и в народе. Сотни монахов наполняли его богатые монастыри; материальное благосостояние школы так выросло, а число сторонников так увеличивалось, что серьезной проблемой стало сохранение самого духа учения.

Популярность почти неминуемо ведет к снижению качества и, превращаясь из неофициального духовного движения в стабильный общественный институт, Дзэн подвергался любопытным изменениям. Возникла необходимость в «стандартизации» его методов и в создании средств, обеспечивающих воздействие учителя на большие массы слушателей. С новыми проблемами столкнулась и монашеская община: численность ее росла, традиции становились тверже, а послушниками все чаще оказывались простые мальчики без особого призвания, которых набожные семьи посылали в монастырь на обучение. Влияние этого последнего обстоятельства на эволюцию Дзэн трудно переоценить. Дзэн-буддийская община становилась постепенно не столько объединением зрелых людей с глубокими духовными интересами, сколько закрытым учебным заведением церковного типа для юношей.

В этих условиях первоочередной задачей стала проблема дисциплины. Учителя Дзэн вынуждены были заняться не только освобождением от конвенций, но также и внедрением конвенций — обычных манер и моральных принципов — в душу неотесанных подростков. Взрослый человек Запада, который интересуется