Мариан Богатко, вожак многих стачек и демонстраций, тоже нигде не мог устроиться на работу. Им пришлось покинуть Краков и ехать куда-нибудь, где их революционная деятельность еще не была так хорошо известна властям и предпринимателям.
Осенью 1934 года Василевская с мужем и маленькой дочерью уехала в Варшаву. Здесь она получила работу в профессиональном союзе польских учителей.
Сперва Василевская работала корректором в «Пломыке» («Огоньке»), еженедельном детском журнале, издаваемом союзом, затем стала одним из редакторов. Этот журнал распространялся в большем тираже, чем все другие издания того времени. Он считался школьным учебным пособием, нередко заменял учебники, которых выпускали слишком мало и продавали по слишком дорогой цене. Таким образом, «Пломык» проникал даже в самые «отдаленные углы Польши, а в деревне часто служил единственным чтением.
В условиях жесткой польской цензуры, в условиях все большей урезки и без того скудных конституционных прав, в условиях проводимой сверху фашизации профсоюзов «Пломык» был асе же одним из очагов сопротивления правительственной реакции и лживой пропаганде буржуазной печати.
Пользуясь тем, что журнал должен был, следуя школьному учебному плану, поместить сведения о России (ее истории, географии и т. д.), редакция «Пломыка» включила в один из очередных номеров две статьи о советской жизни.
Газета «Курьер Цодзенны» напала на этот выпуск «Пломыка» в статье, озаглавленной «Безумие или преступление?» Редакция «Пломыка» подала жалобу в суд, требуя, чтобы «Курьер» был привлечен к ответственности за клевету. Разумеется, процесс велся так, что «Пломык» превратился из истца в обвиняемого. «Курьер Цодзенны» был оправдан, а «Пломык» (официально рекомендованный как школьное пособие) назван «коммунистическим» журналом, «органом Коминтерна». На этом процессе неоднократно упоминалась фамилия Василевской, — именно на нее указывали представители газеты и их покровители из состава суда как на «главного агента Коминтерна».
Ванда Василевская и в Варшаве не ограничилась литературной работой. Снова начались выступления на рабочих собраниях и митингах, активное участие в кампаниях протеста против правительственного террора. Василевская возобновила и свою публицистическую работу, — известен ряд ее выступлений в печати с разоблачением реакционных правительственных мероприятий. Ее статьи того времени, требующие амнистии для политических заключенных, протестующие против антисемитизма, против зверств и произвола польских помещиков и фабрикантов, — это пламенные призывы к освобождению от буржуазно-помещичьего господства.
Революционная деятельность Василевской была разносторонней. Однако она не заставила писательницу отказаться от художественного творчества. Наоборот, чем больше борьба захватывала Василевскую, тем сильнее она ощущала потребность в творчестве.
Еще до переезда в Варшаву, работая в монастырской школе под Краковом, Василевская познакомилась в одной из монастырских экономий со старым молчаливым батраком. Она видела его жилье — угол в сыром и прогнившем бараке, по сравнению с которым монастырский хлев казался хоромами. Писательница знала, что немало таких батраков когда-то были участниками борьбы с царизмом, сидели в тюрьмах, подвергались избиениям.
Польские националисты уверяли, что только иноземцы мешают полякам создать у себя справедливый строй, справедливую «крестьянскую родину». Доверие к этой агитации побудило не одного батрака всю жизнь самоотверженно драться за независимую Польшу так, как его учили националистические «революционеры». Но власть во вновь возникшем государстве захватили, при поддержке Антанты, «отечественные» капиталисты и помещики. Борец за польскую независимость остался батраком. Изверившись во всем, он весь день, от зари до зари, работал, подгоняемый кнутом «своего» польского управляющего, а вечером падал без сил на охапку гнилой соломы в гнилом барачном углу.
Судьба этого человека была обычной судьбой труженика, обездоленного правящими классами «свободной» Польши. Мы уже говорили, как рано, из наблюдений жизни, В. Василевская убедилась в том, что создать собственную родину трудящиеся могут не вместе с господствующими классами, а только в борьбе против них. Это убеждение подтверждалось из года в год новыми фактами.
Господствующие классы и правительство Польши становились все более открыто реакционными. Их лакейство перед империалистами Англии, Франции, США, Германии, их политика наглых провокаций по отношению к Советскому Союзу доказывали, что буржуазия и помещики ни в малой мере не дорожат национальными, общенародными интересами, что для них «родина» это лишь право на эксплуатацию своих соотечественников. Ради того, чтобы упрочить за собой это право, они, действуя в духе империалистического космополитизма, готовы были мириться с владычеством любых иноземцев, позволять международным капиталистическим трестам грабить польское национальное достояние. Искренний патриотизм жил только в трудовых классах. Но им враждебно было «отечество», созданное паразитарными слоями для угнетения масс.
Эта мысль, зародившаяся еще в первые годы юности, обогащенная и углубленная годами общественной борьбы и сознательного изучения народной жизни, легла в основу второй книги В. Василевской, вышедшей в 1935 году, — романа «Родина». Сюжет этой книги, напоминающий печальную судьбу монастырского батрака, построен на истории жизни батрака Кржисяка.
«Родина» рассказывает о жизни, в которой все подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика. Даже городской бедноте, изображенной в «Облике дня», жилось легче, во всяком случае разнообразнее, чем батракам, обреченным на отупляющий труд, привычное унижение, жалкое прозябание. Кажется, человек, замученный подневольной работой и неизбывной нуждой, не может думать ни о чем, кроме куска хлеба, не может иметь надежды большей, чем надежда поесть досыта и накормить семью. Но в Яне Кржисяке, его жене Магде, в других батраках теплится мечта о настоящей человеческой жизни, о свободном труде, в среде этих батраков растет готовность бороться за «крестьянскую правду». Василевская показывает, как искали эти люди путей к правде. Но она показывает также, как польская буржуазия, польские помещики использовали в своих интересах не только физическую силу батраков, их мускулы и их кровь, но даже и эту мечту о справедливой «крестьянской родине».
Агитаторы якобы революционных, а на деле националистических партий внушали Кржисяку, что для того, чтобы добиться лучшей жизни, нужно восстать против русских. Эти слова запали в душу Кржисяку. Кого из русских видел этот польский батрак? Стражников, чиновников, карательные отряды. Ему и в голову не приходит, что против того же врага борются в первых рядах русские рабочие и крестьяне, русские революционеры, требующие свободы для трудящихся всех наций. Ему и в голову не приходит, что, когда Польша обособится от России, польская полиция, польские суды будут послушным орудием в руках польских господ, угнетающих польский народ. И он весь отдается борьбе, безгранично доверяя своим политическим руководителям. Его бросали в тюрьмы, избивали, но он, не колеблясь, оставался верен избранному пути.
Разразилась империалистическая война 1914 года. Кржисяку кажется, что все идет отлично. Помещики сбежали, укрылись куда-то от войны; в руках крестьян и батраков достаточно оружия, — есть чем отстаивать свои права! Теперь только и осталось установить свою, польскую власть, отдать землю крестьянам, фабрики — рабочим, зажить по справедливости, как мечталось долгие годы. Он продолжает после ухода русских войск борьбу и против австро-германских войск, которые заняли польские территории и взяли под охрану помещичью собственность.
Но вот в 1918 году пришла, наконец, долгожданная «польская родина». Новые польские власти издали манифест, составленный польскими лжесоциалистами, соглашателями. В этом манифесте, обращенном к трудовым людям, говорилось, что земля будет принадлежать тем, кто ее обрабатывает своими руками; нужно только «сохранять спокойствие», «соблюдать порядок» и «терпеливо ждать»; соберется сейм, он справедливо поделит землю.
Крестьяне поверили манифесту. Измученные, изголодавшиеся, окончательно обнищавшие за время войны, они поставили караулы вокруг брошенных помещичьих усадеб, вокруг лесов, вокруг складов обмундирования и продовольствия, чтобы никто не смел тронуть ни зернышка, ни деревца. Крестьяне ждали справедливого, законного раздела. Но дождались они того, что в усадьбы, сохраненные крестьянами в неприкосновенности, вернулись помещики. Крестьянскую милицию разоружили те самые легионеры, которым крестьяне, рискуя своей жизнью, помогали во время войны. Батраков снова погнали на помещичьи
