образование. Дочь Любу отвез в город Кирсанов, определил в женскую гимназию. Окончив там полный курс, Любовь Тимофеевна вернулась в Осиновые Гаи, начала работать учительницей. И получалось это у нее хорошо.
Вскоре после Октября в селе вместо двух создалось два десятка начальных школ. Преподавателей, разумеется, не хватало, брались за это дело люди, сами едва освоившие грамоту. Крестьяне-то понимали, что к чему, из какого источника лучше черпать: каждый старался, чтобы его ребятишки попали в ученье к Любови Тимофеевне, а еще лучше к ее ровеснику и дружку с детства, за которого она вышла замуж, — к Анатолию Петровичу Космодемьянскому. Они двое — наиболее образованные в сельской округе. Даже самые рьяные борцы с церковью, которых коробила «религиозная» фамилия Анатолия Петровича, не могли не ценить его ум и способности.
Космодемьянский выделялся не только широкими познаниями, по и твердым характером, казался старше своих лет. Успел прослужить в Красной Армии во время гражданской войны. Заведовал библиотекой, избой-читальней, ставшей центром просвещения в родном селе. Он мог смеяться искренне, весело, заразительно, однако чаще всего был суховат, сдержан, немногословен. Создал драматический кружок и руководил им. В пьесе А. Островского «Бедность не порок» замечательно исполнял роль Любима Торцова, задавая тон всем «артистам», в том числе и жене Любе, игравшей Любовь Гордеевну.
Вот что писала она впоследствии о своем муже: «Анатолий Петрович умел справиться с любым делом. Это признавали все. Старший сын в семье, рано потерявший отца, он сам пахал, сеял, убирал хлеб… Односельчане очень любили и уважали Анатолия Петровича, доверяли ему, советовались с ним по семейным и иным делам, а уж если надо было выбрать надежного человека в ревизионную комиссию — проверить работу кооперации или кредитного товарищества, неизменно говорили: «Анатолия Петровича! Его не проведешь, он во всем разберется!»
Еще одно привлекало к нему людей: он был на редкость правдив и прямодушен. Если кто-нибудь приходил к нему за советом и он видел, что человек этот не прав, не задумываясь, говорил:
— Неправильно ты поступил, я на твою сторону не стану.
— Анатолий Петрович никогда душой не покривит, — нередко слышала я от самых разных людей».
Зоя с раннего возраста была очень привязана к отцу, старалась находиться рядом с ним, даже когда был занят, не мог разговаривать с ней. Много общего угадывалось между ними. Серьезность, развитое чувство ответственности.
А как ему было не развиться, этому чувству, если Зое, когда ей еще не исполнилось и двух лет, начали повторять: «Ты старшая. Ты большая. Ты должна присматривать за малышом». А так называемый «малыш» Шура родился богатырем, был криклив, требователен, капризен. Ростом он скоро догнал и перегнал сестру, но она оставалась для него не только товарищем по играм и развлечениям, но и незыблемым авторитетом. Если Зоя что-то сказала, лучше не противоречить. Такой характер: все равно добьется своего. Возражать бесполезно. Коренастый, крепкий Шура вздыхал, но подчинялся своей худенькой, хрупкой и непреклонной сестре.
От раннего детства, прошедшего в Осиновых Гаях, остались у Зои лишь отрывочные, несвязные воспоминания. Вернее даже — ощущения. Вот она и отец едут на возу с сеном. От пряного запаха увядших цветов чуть кружится голова. Воз высокий, и когда он покачивается, Зое немножко страшно — как бы не упасть. Она тесней прижимается к отцу.
Гибкой лентой тянется среди зеленых полей дорога. Такой простор — глазам не охватить! И ведь это лишь то, что видно с воза! А дальше, за горизонтом, там как? Есть ли у нее конец, у этой красивой родной земли?!
Дома встречают их мама с Шурой. Братишка подпрыгивает от нетерпения, столько у него новостей, столько надо рассказать Зое! Бабушка, ласково улыбаясь, выкладывает на стол свежий хлеб с подрумяненной корочкой, которая так приятно похрустывает на зубах. Мама уже подоила корову, наливает всем парное молоко. Разве может быть что-нибудь вкуснее, если проведешь целый день на воздухе, на лугу, помогая взрослым!
А как чудесно отдыхать в сарае, на душистом сене! Зое кажется, что плывет над лугом в волнах теплого воздуха, а вокруг цветы, цветы… Белые, розовые, синие… Но чу! На окраине села заиграл гармонист, высокие девичьи голоса завели песню… Отец поправляет под головой Зои подушку, она обнимает его большую, сильную руку и засыпает счастливая и спокойная.
Ощущение светлой радости — вот что сохранилось в ней от далекого детства. А сколько ей было тогда, до отъезда из Осиновых Гаев? Лет пять или шесть…
В 1929 году семья Космодемьянских покинула дорогие привычные места и отправилась в далекое путешествие, в Сибирь. Мама объясняла потом детям: захотелось, мол, ей и Анатолию Петровичу людей посмотреть, мир повидать. Но пытливая Зоя со временем начала догадываться о другом. Отец ее был активнейшим пропагандистом ленинских идей, ленинских норм жизни. С этим и выступал перед крестьянами (Анатолий Петрович знал наизусть многие речи Ленина, вырезал из газет, из журналов снимки Владимира Ильича и составил из них целый альбом: а ведь в ту пору фотографии Ленина появлялись редко, не говоря уж о портретах, их просто не было). Но вот после смерти Владимира Ильича начала быстро и круто меняться обстановка. Другие люди пришли к руководству в районе, в селе. На Космодемьянских посматривали недоброжелательно. Ишь ты, мол: не из бедняков, образованные, чего от них ждать?!
Наверно, правильно поступили Анатолий Петрович и Любовь Тимофеевна, покинув село. Да ведь и правда, интересно было и мир посмотреть, особенно детям. Впервые долго-долго ехали они на подводе до железнодорожной станции, впервые увидели огромный, черный, дымящийся и пыхтящий паровоз, впервые оказались в стремительно несущемся, покачивающемся вагоне. И не на час, не на день в вагоне-то, на целых семь суток.
Подвижному, избалованному бабушками Шуре быстро надоедало глядеть в окно, тесно ему было в небольшом вагонном пространстве, он уставал, капризничал. Мама вынуждена была заниматься с ним, развлекать его. А Зоя и отец с рассвета и до позднего вечера не отрывались от окна, уж они-то пересчитали все станции, все горы, все реки от Волги и до Енисея. И лесостепь увидели, и тайгу. О каждом городе, где стоял поезд, отец рассказывал Зое что-нибудь интересное. Как и когда закладывался, что было тут в дни революции. Вот здесь родился и вырос Владимир Ильич. Здесь, возле Омска, красноармейцы под руководством геройского командарма Тухачевского разгромили главные силы белого адмирала Колчака.
Зоя, разумеется, запомнила далеко не все, о чем говорил отец, но осталось у нее восхищение, удивление увиденным и зародилось горделивое чувство: все это наше, русское, советское! Огромность-то какая! А отец улыбался: это лишь малая часть могучей и многообразной России. Если брать с запада на восток — проехали меньше половины. А ведь есть еще север, есть юг… Воистину необъятна наша держава! И эти просторы за окном, и красота природы, и слова отца — все спаянно, слитно воспринималось Зоей. И осталось в ней навсегда. Действительно: то, что проникает в душу в самом начале жизни, никогда не сотрется потом. Песни, спетые в детстве, не забываются.
С поезда Космодемьянские сошли в городе Канске Красноярского края. Дома тут были деревянные, из больших, почерневших от времени бревен. Тротуары дощатые. И совсем никакой зелени, лишь редкие кустики в палисадниках. Зоя, вольно разгуливавшая, бывало, по простору Осиновых Гаев, в первый же день заблудилась среди однообразных улочек, оказалась в милиции, где ее и разыскал взволнованный Анатолий Петрович. Зоя распивала чай с милиционерами, спокойно и обстоятельно рассказывая о том, откуда приехали, какое впечатление произвела на нее дорога. Да еще и поторапливала собеседников: поскорее узнайте, где мок родителя и брат Шура. Он ведь скучает без меня…
В Канске семья задержалась недолго. По Сибири велика была нужда в образованных людях. Космодемьянских сразу же направили учительствовать в село Шиткино.
Привыкшие к степной открытости, к многолюдью к тесноте, Космодемьянские оказались в совершенно новой для себя обстановке. Помещение для школы? Пожалуйста, просторный дом. Для учителей изба- пятистенка, занимай хоть половину, хоть всю. Дрова? Вон поленница на опушке, сухая сосна, коли да топи хоть с утра до вечера, если не лень. Леса много.
Тайга отовсюду подступала к селу. Настоящая, глухая тайга. С одной стороны стеной стояли пушистые пихты. С другой — старые, величавые, оплывшие смолой сосны. Над морем зелени высились могучие кедры, любоваться которыми одно удовольствие. И чего только не было под густым пологом леса, особенно на
