выговорить?
— Что же вы молчите, молодой человек? — в голосе явственно прозвучало нетерпение. — Ваши условия? — на этот раз появилась и насмешка.
Вопрос об условиях доконал меня окончательно. Уж не знаю, какой я вид имел со стороны — жалкий, наверно, — но внутри у меня была огненная лихорадка. Условия… условия… у Бороданова я получал семь, сколько же попросить?
— Дайте ему семьдесят, он милый мальчик… — сказала вдруг одна из актрис и поразила меня приятным тембром голоса. Но что она сказала? Семьдесят? Кажется, пора уходить. Семьдесят! Это же явная насмешка! Я рискнул посмотреть на Шпиглера. У него был недовольный вид.
— Таких денег я платить не могу. Хотите шестьдесят пять?
Боже мой, да они, кажется, все это всерьез! Ну да! Вон уже Шпиглер достает из бокового кармана бумажник, отсчитывает тридцать два рубля пятьдесят копеек и протягивает их мне.
— Аванс! — сказал он.
Вне себя от радости, я делал что-то несусветное — совал деньги в карман незнакомых брюк и, конечно, никак не мог в него попасть, жал руки Шпиглеру, моей покровительнице, Анне Андреевне Арендс, Скавронскому и наконец солидно пошел к выходу.
Меня догнал запыхавшийся Скавронский.
— Ледя, подождите! Ледя! Минутку! Идите сейчас же на толкучку и купите себе фрак. Больше всего вам придется играть лакеев. А они в оперетте ходят только во фраках.
Я вышел на улицу. Иным, чем вошел. И, высоко закинув голову в канотье, гордо прошел мимо дремавших извозчиков, надрывавшегося в рекламе своего товара мороженщика, мимо всех зевак и прохожих и направился на… Толчок.
Если идти по Тираспольской вверх до Старопортофранковской, то уткнешься в площадь, которая называется «Толчок» или «Толкучка», как кому больше нравится. То и другое слово необычайно метко определяет суть этого места, ибо с утра до вечера здесь страшная человеческая толчея. На площади — маленький городок из деревянных ларьков. Ларьки стоят в ряд, образуя улочки. Если бы на углах этих улочек висели таблички, то они, очевидно, гласили бы: «Обувная», «Одежная», «Мелочная», «Шляпная», «Чтоугодная». Здесь действительно есть все. Хотите новое, хотите подержанное — всякое.
Владельцы этих «Мюр-Мерилизов» — гении торгового дела. Они стоят у дверей своих «универмагов» и громкими голосами зазывают покупателей.
На улице «Мелочной»:
— Мусьё, что покупаете?
— Пальто.
— Пальто нету. Есть пластинки Плевицкой.
— Не подойдет.
— Так я не танцевал с медведем.
На улице «Одежной»:
— Мусьё, что ищете?
— Пальто.
— Прошу в магАзин. Яшка, дай-ка твое пальтишко на диагоналевой подкладке дубль-фас. С Парижа. А ну, прикиньте это пальто, мусьё.
Пальто на покупателе.
— Но оно же широкое.
— Игде? (Продавец берет пальто сзади и собирает в кулак складки.) А ну, попробуйте застегнуть.
— Узко.
— А теперь? (Отпускает.)
— А теперь широко.
— Это пальто «пневматик», хотите оно узкое, хотите — широкое. Снимите, вы можете его растянуть. Ей богу. Чтоб я так жил.
И тут начинается самое главное — торг. Это уже искусство. Продавец запрашивает, заранее зная, что покупатель будет давать в десять раз меньше.
Покупатель. Сколько?
Продавец. Тридцать.
Покупатель. Что?!
Продавец. Рублей.
Покупатель. Я думал копеек.
Продавец. Ну, двадцать.
Покупатель. Что?
Продавец. Рублей.
Покупатель. Два.
Продавец. Не сходная, чтобы вы были здоровы.
Покупатель. Еще пятьдесят.
Продавец. Что?
Покупатель. Копеек.
Продавец. Чтоб я ночью солнца не видел, меньше пятнадцати не могу.
Покупатель. Еще пять.
Продавец. Что?
Покупатель. Копеек.
Продавец. Чтоб я так жил с вашей женой, не могу меньше десяти.
Покупатель. Еще пять.
Продавец. Дайте руку, и на пять мы и покончим.
Покупатель. На какие пять?
Продавец. Рублей.
Покупатель. Скиньте два — и порядок.
Продавец. Скидаю один.
Покупатель. Второй пополам.
Продавец. Есть. Вы имеете пальто, которое хотел купить Ротшильд, но мы в цене не сошлись.
На «Шляпной»:
— Вот этот картузик вы надеваете, так любой банк дает вам кредит. А ну, накиньте его на головку.
Покупатель примеряет картуз, продавец, отвернувшись от него, ведет разговор с мальчишкой, работающим на побегушках:
— Так, значит, ты забежишь на склад и возьмешь партию новых шляп.
Внезапно поворачивается к покупателю.
— А где этот жлоб, что покупал картуз?
— Так это же я.
— Нет, такой простой парень.
— Да я, я.
— Граф, ей-богу, граф. Никогда в жизни не узнать. Можете идти на бал к самому градоначальнику.
Но мне нужно было не пальто, не картуз — мне нужен был фрак, и я протолкался на улицу «Подержанное», где выторговал за пять рублей полную фрачную тройку, да еще шляпу в придачу.
Дома отец посмотрел на фрак, сплюнул в сторону и… ничего не сказал. Мы наконец поняли друг друга.
И в августе 1912 года, надев почти новую шляпу и замысловато загнув ее поля, взяв в руки чемоданчик, в котором лежало белье и фрак, я в третий раз покинул Одессу, чтобы вернуться в нее через год артистом, приглашенным в театр миниатюр.
ПЕРВЫЕ СЕЗОНЫ
Актер театра миниатюр. Это мне нравилось.
Можно сыграть тысячи ролей.
Кременчуг — мой первый театральный город. Конечно, хорошо было бы начать свой
