Однако Джон выразил полную уверенность в этом и подал руку Руфи. Огненнолицая, которая опять явилась прислуживать, приветствовала ее уход таким небрежным книксеном, что его едва можно было заметить, а Тому не поклонилась вовсе.
Джон пожелал пройти с ними всю дорогу, не слушая никаких уговоров Тома. Счастливая пора, счастливая прогулка, счастливое расставанье, счастливые сны! Но бывают такие сладкие мечты, сны наяву, перед которыми тускнеют и видения ночи.
Фонтан в Тэмпле без отдыха журчал в лунном свете, пока Руфь спала, поставив рядом свои цветы, а Джон Уэстлок набрасывал по памяти портрет – но чей же?
Глава XLVI,
На следующий день, покончив с официальными обязанностями, Том, не теряя времени, поспешил домой и после обеда и недолгого отдыха снова вышел из дому в сопровождении Руфи, чтобы, как предполагалось, нанести визит миссис Тоджерс. Том взял с собою Руфь не только потому, что ее общество всегда доставляло ему большое удовольствие, но и для того, чтобы она приласкала и утешила бедную Мерри, – к чему Руфь стремилась и сама, услышав от Тома горестную историю молодой женщины.
– Она мне так обрадовалась, – сказал Том, – что, я уверен, будет рада видеть и тебя. Твое сочувствие ей, во всяком случае, покажется гораздо приятней и ближе, чем мое.
– Я далеко в этом не уверена, Том, – ответила она, – и, право же, ты к себе несправедлив. Право так. Но я надеюсь ей понравиться, Том.
– Ну, конечно, ты ей понравишься! – убежденно воскликнул Том.
– Какое множество друзей было бы у меня, если бы все думали по-твоему, не правда ли, Том, милый? – сказала сестричка, ущипнув его за щеку.
Том засмеялся и сказал, что в данном случае Мерри, конечно, окажется его единомышленницей, он нисколько не сомневается.
– Потому что вы, женщины, – пояснил он, – вы, женщины, дорогая моя, необыкновенно добры и в своей доброте необыкновенно тонко все понимаете; вы так умеете незаметно проявлять любовь и заботу, без всякой навязчивости; ваша чуткость похожа на прикосновение ваших рук – оно такое легкое и нежное, что позволяет вам неслышно касаться душевных ран, так же как и телесных. Вы такие…
– Боже мой, Том! – прервала его сестра. – Тебе нужно немедленно влюбиться!
Том добродушно отмахнулся от этого замечания, однако же стал заметно серьезней; и скоро оба они оживленно болтали о чем-то другом.
Когда они проходили по одной из улиц Сити, неподалеку от резиденции миссис Тоджерс. Руфь остановила Тома перед окном большого мебельного и обойного магазина, чтобы обратить его внимание на нечто великолепное и весьма замысловатое, выставленное на соблазн восхищенной публики. Том пустился в самые нелепые и сумасбродные догадки насчет цены этого предмета и от души смеялся над своей ошибкой вместе с сестрой, как вдруг, сжав ей руку, он указал на парочку рядом с ними, которая глядела на ту же витрину, особенно интересуясь комодами и столами.
– Тише! – прошептал Том. – Это мисс Пексниф и молодой человек, который собирается на ней жениться.
– Отчего же у него такой вид, будто он собирается лечь в могилу, Том? – спросила его сестричка.
– Мне кажется, он по натуре очень мрачный молодой человек, – сказал Том, – зато вежливый и безобидный.
– Они, должно быть, обставляют квартиру, – шепнула Руфь.
– Да, по-моему тоже, – ответил Том. – Нам лучше не заговаривать с ними.
Однако они не могли не глядеть на заинтересовавшую их пару, тем более что где-то впереди произошла заминка в уличном движении и это их задержало на некоторое время. У мисс Пексниф был такой вид, будто она взяла в плен несчастного Модля и повлекла его к мебельной витрине, словно агнца на заклание. Он не сопротивлялся, напротив – был совершенно покорен и тих, но в повороте его поникшей головы и в унылой позе чувствовалась глубокая меланхолия; и хотя в окне перед ними красовалась двуспальная кровать с балдахином, у него на глазах дрожали такие крупные слезы, что вряд ли он ее видел.
– Огастес, любовь моя, – сказала мисс Пексниф, – спросите, сколько стоят эти восемь стульев розового дерева и ломберный столик.
– Может быть, они уже заказаны, – отвечал Огастес. – Может быть, они принадлежат другому.
– Если заказаны, можно сделать еще такие же, – возразила мисс Пексниф.
– Нет, нет, нельзя, – воскликнул Модль, – это невозможно!
Казалось, он был совершенно подавлен и ошеломлен перспективой будущего счастья; однако взял себя в руки и вошел в лавку. Он возвратился немедленно и доложил тоном полного отчаяния:
– Двадцать четыре фунта десять шиллингов!
Мисс Пексниф, обернувшись, чтобы выслушать это сообщение, заметила, что Том Пинч с сестрой наблюдают за ней.
– Ах, право! – вскрикнула мисс Пексниф, оглядываясь по сторонам, словно в поисках места, где было бы всего удобней провалиться сквозь землю. – Честное слово, я… вот уж никогда… подумать только, до чего… Мистер Огастес Модль, мисс Пинч.
Мисс Пексниф была очень милостива к мисс Пинч при этом триумфальном представлении, чрезвычайно милостива. Мало сказать милостива: она была любезна и сердечна. Воспоминание ли о прежней услуге, которую оказал ей Том, стукнув по голове Джонаса, произвело в ней эту перемену; разлука ли с родителем примирила ее с человечеством или хотя бы с той, большей частью человечества, которая не водила с ним дружбы; или же радость приобрести новую знакомую, которой можно будет рассказать о своем интересном будущем, пересилила все прочие соображения, – но мисс Пексниф была сердечна и любезна. И дважды поцеловала мисс Пинч в щеку.
– Огастес, это мистер Пинч, вы же знаете. Милая моя девочка, – шепнула мисс Пексниф ей на ухо. – Мне никогда в жизни не было так совестно.
Руфь просила ее не придавать этому значения.
– Вашего брата я стесняюсь меньше, чем других, – жеманилась мисс Пексниф. – Но все-таки неприятно: такой случай и вдруг встретить знакомого джентльмена! Огастес, дитя мое, вы спросили?..
Тут мисс Пексниф стала шептать ему на ухо. Страдалец Модль повторил:
– Двадцать четыре фунта десять шиллингов!
– Глупенький, я вовсе не про них, – сказала мисс Пексниф. – Я говорю про…
Тут она опять пошептала ему на ухо.
– Если полог с рисунком, как на витрине, тогда тридцать два фунта двенадцать шиллингов шесть пенсов, – ответил Модль со вздохом, – это очень дорого.
Но мисс Пексниф, зажав Огастесу рот ладонью, не позволила ему вдаваться в дальнейшие объяснения и выказала стыдливое замешательство. После чего спросила Тома Пинча, куда он идет.
– Я шел к вашей сестре, – ответил Том, – мне нужно ей сказать несколько слов. Мы собирались зайти к миссис Тоджерс, где я уже имел удовольствие видеть ее.
– Тогда вам не стоит идти дальше, – заметила Черри, – мы только что оттуда, и я знаю, что ее там нет. Но я провожу вас к сестре домой, если хотите. Мы с Огастесом, то есть, я хочу сказать, с мистером Модлем, идем туда пить чай. Насчет него не беспокойтесь, – прибавила она, кивая головой, словно заметила некоторое колебание со стороны мистера Пинча, – его нет дома.
– Вы в этом уверены? – спросил Том.
– Вполне уверена. Я больше не желаю мстить, – выразительно произнесла мисс Пексниф. – Но, право, я попрошу вас двоих пройти вперед, а мы с мисс Пинч пойдем сзади. Милая моя, никогда в жизни меня не заставали так врасплох!
Соответственно этому целомудренному распорядку, Модль подал руку Тому, а мисс Пексниф подхватила под руку Руфь.
– Конечно, милочка моя, – сказала мисс Пексниф, – после того, что вы видели, было бы бесполезно скрывать, что я скоро должна выйти замуж за того джентльмена, который идет рядом с вашим братом. Было бы напрасно это скрывать. Что вы о нем думаете? Пожалуйста, скажите мне откровенно ваше мнение.
