доводилось выходить на футбольное поле, то играли они в разных командах. Они доучились в параллельных классах до выпускных экзаменов, и почти сразу после этого Акиньшины переехали на новую квартиру, и Артур с Максимом окончательно перестали общаться…
И только спустя годы Артур увидел на вечере выпускников школы старого друга Максима, который, на следующий же день пригласил его к себе в гости. Они встретились, хорошо посидели, попили, поели, поболтали, вспоминая детство и свои пластилиновые сражения. А потом…
Потом Максим провел его из кухни, где они до этого пили и закусывали, в комнату, и Артур увидел на письменном столе такой милый сердцу, но забытый, макет города, построенный для игры в пластилиновых человечков. Единственное отличие от тех, забытых макетов, состояло в том, что со всех сторон его окружали стенки высотой сантиметров десять. Хорошо рассмотреть макет он не успел. Максим достал какой-то приборчик, умещающийся в ладони, навел его на гостя, нажал какую-то кнопку, и… Артур очутился примерно в таком же мире, какой много лет назад строил из пластилина. Только теперь этот игрушечный мир стал для него самым, что ни на есть реальным…
Нет, это был не мир за стеной, в котором он жил до сегодняшнего дня вот уже на протяжении почти сорока лет. То был даже не мир, а так, мирок, вся территория которого помещалась на половине письменного стола. Она тоже была огорожена стеной, не такой недосягаемо высокой, как сейчас, но добраться до ее верха так же было невозможно. Да никто и не пытался через нее перелезть, каждый понимал, что, в отличие от застенного пространства, внутри стены есть хоть какая-то надежда выжить.
Понимал, конечно, тот, кто не лишался рассудка после преобразования. А таких оказывалось предостаточно. Как можно было не сойти с ума, когда ты из своей обычной действительности, то есть из Москвы семидесятых годов, ни с того ни с чего попадаешь в непонятно какое место. Место, где над головой вместо солнца светит лампочка, которая может мгновенно погаснуть и зажечься вновь, и так может произойти десять раз подряд; место, где нет ни дорог, ни земли, ни деревьев, ни домов, вместо этого под ногами плоская деревянная поверхность, а вокруг непонятно из чего сделанные строения без крыш, да огромные голые камни; место, где ты приходишь в сознание абсолютно голым и встречаешь таких же голых или полуголых, похожих на дикарей людей; место, где еда, в буквальном смысле, падает на тебя сверху, как манна небесная, а пить воду приходится вместе со всеми из одного большого блюдца…
Артур Манаев не сошел с ума. Возможно, потому, что уже на следующий день своего пребывания в настольном мире, Максим Акиньшин преобразовал его обратно в мир нормальный.
Когда Артур пришел в себя, бывший приятель вкратце прояснил ему ситуацию. С помощью выборочного преобразователя – о том, как творивший чудеса приборчик попал к нему в руки, Максим умолчал – он получил возможность уменьшать людей, а также возвращать их в прежнее состояние. Что собственно Максим и делал, и собирался делать впредь. То есть, преобразовывать людей, которых выбирал по своему усмотрению. Как правило, тех, кто чем-либо оказывался ему – Творцу неугодным, либо наоборот, – тех, кто оказывался ему – Творцу симпатичен, это касалось молодых девушек. Его же – Артура он специально разыскивал по всей Москве, чтобы сделать, как бы наместником в созданном настольном мире с целью доводить до всех преобразованных волю Творца.
И никакие просьбы и мольбы Артура не поступать с ним так жестоко, не тронули сердце друга детства – слишком хорошо тот помнил историю с брошенным в окно камнем. Максим-Творец нажал кнопочку, и Артур-наместник вновь оказался в настольном мире.
Сначала ему не верил никто. Ни сходившие впоследствии с ума, хотя, не исключено, что они лишались рассудка, как раз, поверив его словам, ни обретшие под ногами почву, если дощечку, лежащую на письменном столе можно назвать «почвой». Но люди пребывали в настольный мир каждый день, а то и по несколько человек в день. И среди них оказывались достаточно вменяемые и даже знакомые по настоящему миру, которых наместнику Манаю, иногда удавалось убедить, что окружающее – реальность, что с попаданием в настольный мир жизнь не закончилась. И порой заставить поверить, что если как-то объединиться и действовать совместными усилиями, у преобразованных может появиться шанс вернуться к нормальной жизни. Первое время и сам Артур верил в такую возможность. Надеялся, что бывшему другу Максиму надоедят эти игры, что он пощадит хотя бы того, с кем вырос, с кем дружил в детстве…
Но Максиму роль Творца не надоедала. Да и как могла надоесть самая интересная из всех существующих игра, в которой ты не лепишь пластилиновых солдатиков, вручную передвигаешь их с места на место и плюешься в них иголкой, а та «игра», в которой по твоей воле в игрушки превратились живые люди!
И Творец играл по собственным правилам, а иногда и вообще без всяких правил. Он переносил в настольный мир все новых и новых преобразованных людей, а еще – разные вещи, на которые выборочный преобразователь не мог воздействовать: кусочки того же пластилина, маленькие дощечки, отрезки тонкой проволоки, косточки, нитки, обрывки материи и бумаги… Переносил он и пищу: хлебные крошки, мелко нарезанные кусочки колбасы, да просто объедки со своего стола, не забывал Творец менять воду в водопойном блюдце, не брезговал наводить в созданном своими руками мире порядок, то есть, убирать грязь и трупы – для него это было делом пары минут.
В настольном мире никто не умер от голода или жажды. Но погибали по другим причинам. Первое время после сотворения мира Максим Акиньшин любил поразвлечься, поэкспериментировать. Например, открывал окно, и комнатная температура, вскоре понижалась до температуры улицы, что для полуодетых лилипутов становилось катастрофой. Или вдруг на настольный мир проливался ливень из огромных капель – так шалил Творец, поливая творение рук своих из обычной детской лейки. Устраивал он и ураганы – попросту дул на мир сверху; устраивал и смертельные охоты-облавы, когда брал в рот трубку и плевался иголкой уже не в пластилиновых солдатиков, а в живых людей…
Происходили в настольно мире вещи похуже «шалостей» Творца. Преобразованные не имели возможности преодолеть окружающие их замкнутый мир гладкие стены, зато для рыжих муравьев они не составляли проблем. Но если в настоящем мире муравьи для человека так и оставались муравьями, то в настольном мире они оказывались размером с собак, от ядовитых укусов которых преобразованные погибали в жутких муках. Немалую угрозу представляли кровопийцы-комары, ничего хорошего не приходилось ждать от тараканов и тем более, от пауков, для которых люди настольного мира были таким же лакомым кусочком, как обычные мухи…
А еще были обычные человеческие болезни, от которых в настоящем мире существовало множество спасительных средств. Здесь же горе было тому, у кого начинали болеть зубы!
Но Творец на то и Творец, чтобы не обрекать подвластных ему людей на постоянные муки. Узнавая через своего наместника, получившего в настольном мире имя Манай, о бедах и проблемах преобразованных, он выкладывал в определенных местах измельченные таблетки, разнообразил еду, поставлял нужные предметы, в первую очередь такие, которые могли заменить оружие, чтобы защищаться от главного бедствия – насекомых. Заботился Творец и о том, чтобы в созданный им мир попадало побольше разных специалистов, особенно врачей.
Постепенно жизнь, если это можно было назвать жизнью, в настольном мире начала упорядочиваться. Наместник Манай по праву считался в этом мире первым после Творца, что давало ему немалые преимущества по сравнению с остальными преобразованными. Он даже начал получать от такого существования своеобразное удовольствие. Но вот однажды случилось настоящее бедствие. В квартиру через открытую форточку залетел воробей.
Для людей в настольном мире эта безобидная птичка оказалась громадным беспощадным чудовищем. Немного полетав по комнате, воробей обнаружил то, что искал – пищу. На столе ее оказалось предостаточно. Маленьким двуногим существам практически некуда было спрятаться от его зорких глазенок и его скорого на склевывание клюва. Для воробья глотать этих медлительных букашек оказалось проще, чем семечки подсолнечника, ведь те сначала приходилось освобождать от шелухи, а эти были такие мягкие и такие вкусные!
Воробей жрал и жрал. Для него пространство настольного мира было ничуть не больше, чем пространство на тротуаре длиной в полтора человеческих шага или в пять-шесть его прыжков. Вот он и прыгал из угла в угол, кого-то насмерть придавливал лапами, кого-то ловко защемлял клювом и в миг проглатывал.
Прыгал до тех пор, пока на какое-то время не насытился. Потом попил воды из блюдца, которое для преобразованных казалось настоящим озером, почистил перышки и взлетел на стену, огораживающую
