выглядело очень мило и по-домашнему.
Воцарилась неловкая пауза. Пришлось мне — как-никак хозяин — первым нарушить затянувшееся молчание.
— Насколько я понимаю, к делу подключился сам “убойный” отдел всего района?
— Да, — подтвердил один из незнакомых полицейских.
— С чего это вдруг? — удивился я. — Вот уж никогда бы не подумал, что Билли-Билли Кэнтелу станут оказывать такие почести. Или, может, все дело в той бабенке? — Я едва не ляпнул ее имя, что с моей стороны стало бы большой ошибкой.
— Вряд ли тебе следует забивать голову еще и нашими полицейскими делами, — мягко заметил Граймс.
— Я только хотел сказать, что мы никогда не обращали особого внимания на Билли-Билли Кэнтела, — пояснил я. — И мне не совсем понятно, почему он столь нужен вам.
— Наша забота, — отшил меня Граймс. — А еще, кстати, я хочу передать через тебя кое-какую информацию для Эда Ганолезе.
— Разумеется, я доложу ему. Если, понятно, мы с ним увидимся.
— Уж ты-то увидишься. Так вот, скажи ему при встрече, что нам не терпится заполучить Билли-Билли Кэнтела. И не позднее сегодняшнего вечера. Живой он будет или мертвый — нам без разницы. Но он должен быть у нас. Если же вы заупрямитесь, то мы сами устроим у вас реорганизацию. Так ему и передай.
— Обязательно. При случае.
— Ты поменьше бы умничал, — посоветовал один из незнакомых полицейских. — А то что-то ты чересчур развеселился.
— Он без этого не может, — вздохнул Граймс. — Такая уж натура. Перед вами типичный прохиндей без стыда и совести, недоумок и недоучка.
Время от времени Граймс начинает действовать мне на нервы, и сейчас, несомненно, был именно тот случай.
— Мистер Граймс, — обратился я к нему. — Объясните, пожалуйста, кто такой “прохиндей”?
— Уж кому, как не тебе, это знать.
— Мне кажется, что прохиндеями обзывают тех, кто в некотором роде нарушает закон. А вы что скажете?
— Я тоже так считаю.
— Тогда покажите мне хоть одного человека, который ни разу в жизни не совершил ничего такого, — сказал я. — Покажите мне кристально честного человека, мистер Ханжа Граймс.
— Это я, — просто ответил он.
— Хотите сказать, что вы ни разу в жизни не пытались хоть немножечко сжульничать при уплате подоходного налога? — уточнил я у него. Элла выразительно посмотрела на меня, сжимая мое колено, предупреждая, чтобы я не зарывался, но я был слишком зол и устал, чтобы-обращать на нее внимание. — Никогда не превышали скорость хотя бы на пару миль? И никогда не спрашивали у кого-либо из близких приятелей, имеющих отношение к соответствующим инстанциям, нельзя ли вам каким-нибудь образом малость скостить налог на имущество?
Он отрицательно покачал головой:
— Никогда.
— Клей, — тихо сказала Элла.
— Подожди, — отмахнулся я от нее и продолжал, обращаясь к Граймсу:
— Вы никогда демонстративно не отворачивались, когда кто-нибудь очень влиятельный собирался явно нарушить закон? И не бросались выполнять команду сверху, если вам приказывали аннулировать штраф или запись регистрации только потому, что сынка какого-нибудь богатенького папаши прихватили за пьянку и дебош? И никогда не закрывали глаза, делая вид, что ничего не происходит, когда из рук в руки кочевали конверты с взятками?
— Клей, не надо, — не выдержала Элла. Граймс теперь стоял передо мной, стакан с холодным чаем он отставил на журнальный столик.
— Тебе следовало бы попридержать язык, — сказал он примирительно. — Иногда мне приходится идти на компромисс с собственной совестью только потому, что у меня нет иного выбора. И я очень не люблю, когда мне напоминают об этом.
— Ты сволочь, Граймс, — сказал я, понимая, что меня заносит. — Ты такой же прощелыга, как и я, как и все остальные, живущие в этом мире. Все люди сволочи. Такова жизнь, так было, и так будет. Но я все- таки немного честнее, чем большинство из вас. Я открыто признаю то, что я сволочь.
— Ты и в самом деле считаешь, что это тебя оправдывает? — серьезно спросил кто-то из полицейских. Я обернулся к нему:
— Покажите мне того человека, перед которым я должен был бы оправдываться.
— Сам напросился, — сказал Граймс, как бы подводя итог спору. — Собирайся. Поедешь с нами.
Я пожал плечами и тяжело поднялся с кресла. Я намеренно избегал встречаться взглядом с Эллой, которая все еще сидела на полу у моих ног, глядя на нас снизу вверх.
— Что делать. — Во мне все еще бурлила ярость. — Я поеду с вами. И когда ты откажешь мне в праве сделать телефонный звонок, положенный по закону, а потом начнешь перевозить из участка в участок, лишь бы только я не смог связаться со своим адвокатом, ты снова и снова будешь нарушать закон. И тем самым снова и снова доказывать всем, что ты за сволочь.
Он поморщился и брезгливо фыркнул, как если бы ему предложили отведать тухлятины.
— Оставайся здесь, — бросил он мне. — Оставайся, ты, умненький мальчик, и развлекайся дальше. Но только не забудь передать Эду Ганолезе то, что я сказал. Не позднее сегодняшнего вечера Билли-Билли Кэнтел должен быть у нас. Или же у всей вашей милой компании появится возможность убедиться, на какие извращения я способен в гневе.
— Передам, — пообещал я. — При встрече.
— Не забудь.
Граймс первым направился к двери, и вся пятерка в затылок друг другу прошествовала к выходу. Я стоял, постепенно остывая и глядя с недоверием на захлопнувшуюся за ними дверь.
Элла поднялась с пола и подошла ко мне.
— Зря ты так. Клей, — сказала она, и в ее голосе слышался упрек. — Зачем было ссориться с ним?
— Он меня достал, — ответил я. — До печенки. Кроме того, не один год я только и делаю, что ссорюсь с Грайм-сом. Для нас с ним это что-то вроде игры. Он действительно человек честный, и это самое смешное. Потому что в нашем проклятом мире нельзя найти создания более уязвимого, чем честный человек.
Она пристально глядела на меня, и от этого ее взгляда мне вдруг стало не по себе.
— А ты, значит, неуязвим? А, Клей?
— Я стараюсь таковым стать.
Еще с минуту она продолжала разглядывать меня, и я терпеливо ждал, мысленно задаваясь вопросом о том, какое решение вызревает сейчас в ее милой головке, что скрывается за этим спокойным взглядом. Затем она отвернулась, прошла через всю комнату туда, где остался лежать поднос, и принялась за работу, собирая и составляя на него стаканы с недопитым чаем.
Наблюдая за ней, я чувствовал, как на меня с новой силой наваливается усталость. Не самый подходящий момент, чтобы предаваться раздумьям или пытаться продолжать разговор начистоту.
— Я очень хочу спать, Элла, — сказал я. — Когда проснусь, надеюсь, все будет в порядке.
— Ну да, конечно, — согласилась она.
— Разбудишь меня в четыре?
— Разбужу, — пообещала она.
Но в мою сторону больше так и не посмотрела.
Глава 7
Я плыл на сером корабле сквозь серый туман, и где-то совсем рядом пронзительно вопил о тревоге сигнальный звонок. Я стоял на палубе между мокрыми поручнями и железной стеной, зияющей изготовившимися пушечными стволами, и кто-то сказал голосом Эллы: “Это любя”, а где-то продолжал надрываться звонок.
