– Отец Илларион сопротивлялся?
Да…, он схватил меня за волосы, кусал мои руки. Хватал за ножи. Как-то вышло, что уж у него в руке был нож, и я пытался ухватить его, чтоб он меня не поранил. Нож в борьбе погнулся. Улучив момент, я схватил отца Иллариона за горло и большим ножом сильно пырнул его в горло. Он захрипел и вскорости испустил дух.
Убедившись, что он точно помер, я пошел обратно к койке, достал из под подушки вещицу, что заприметил. И точно – была она из золота, с драгоценными каменьями, дивной работы, аж дух захватывало. А еще, уж потом, я нашел деньги, спрятанные в конверт, процентные билеты, часы, монеты золотые. Надел на себя пальто монаха, которое нынче вон, на брате. Брюки также взял и ситцевую рубаху. А свое белье- рубаху и штаны, – сжег в печи, топившейся в келье. Я когда-то её, когда в монастыре работал, и растапливал. Знакомое дело. А как все завершил, так прямиком на станцию и поездом в одиннадцать уехал в Окуловку. Пальто дома отдал брату. Когда он нашел в карманах золото, кредитные билеты, вещи монаха, забоялся. Я ему все и рассказал. Он ещё пуще забоялся. А тут уж и вы приехали, начали нас искать, так он и ещё больше забоялся. Да только не виноватый он. Я один и убил. И сообщников никаких не имел.
– А что, правда хороша панагия, что ты у иеромонаха взял? Где она?
Панагии среди изъятых у задержанных вещиц не было.
Стали искать Климентьева. Вроде, только что здесь был.
Однако ж ни Климентьева, ни панагии так и не нашли.
Как ни искали.
На всю Россию розыск был учинен. А – не нашли. Сгинули обое – и панагия и сыскной агент Климентьев. Как будто их и не было…
«Максимовское дело». Следствие ведет прокуратура
Воровать на максимовском обогатительном комбинате начали с первого дня его работы.
Воровали все, или почти все. Ворованное мелкими и крупными частями, правдами и неправдами выносили за территорию комбината. А те, кто был готов перекупить максимовское золото, уже ждал их снаружи.
«Стрелки» проводились в городском кафе «Аэлита». Там на фоне огромной во всю стену фотографии березовой рощи и заключались договора о купле-продаже к обоюдному интересу.
Нельзя сказать, что райпрокуратура не реагировала на сигналы.
Но завод-предприятие режимное. Пока следователь райпрокуратуры закажет пропуск, пока пройдет на территорию, – глядь, а все возможные концы спрятаны глубоко и надежно.
Райпрокурор запросил облпрокуратуру, попросил помощи. А облпрокуратуре была придана в их бригаду следователь – криминалист межрапрокуратуры из Москвы знакомая читателю Верочка Пелевина.
Любили Верочку в прокуратуре прежде всего, конечно же, за хватку, криминалистический талант, юридические познания, но не в последнюю очередь и за красоту, так сказать, физическую: была она хороша собой, глазаста, розовощека, стройна, с косой толстой, и вообще являла собой облик типичной русской красавицы. Вот читатель уж и готов предложить свое «клише» – «кустодиевский тип», по имени выдающегося мастера нашего искусства Бориса Кустодиева, прославившегося среди других достоинств и умением писать красивых, типично русских женщин. Ан нет. У Кустодиева девушки и женщины покрупнее будут, или скажем прямо – потолще. Может в неулавливаемо далеком будущем и предстояло Верочке стать дебелой матроной. Но к осени 1998 г. была она чудо как хорошо, не только лицом, но и фигуркой – с округлыми коленями, длинными стройными ногами, крутыми бедрами, высокой грудью. Все как у Кустодиева, а все ж потоньше…
Опросила Верочка разных людей, как работавших на заводе, так и их родственников. Но не напрягала их допросами, все как бы шутя, в русле доброй беседы.
Вышла у неё такая картина.
Воровать – воровали. Весь вопрос, – как выносили. Каждый рабочий по цехам передвигался беспрепятственно. Доступ к золоту ничем и никем не ограничивался. Откусывай, отколупывай, ешь его, хоть на хлеб намазывай. А вот, дескать, вынести с территории – ни-ни. Контроль был строгим по всему периметру завода. Только вышел из производственного сектора – готовься к досмотру. Вплоть до полного раздевания.
– Золото есть? – спрашивают, например, для порядка на вахте.
– Как нет? Есть конечно.
– Раздевайся.
А золота-то и нет. Пошутил рабочий. А уж смеху вокруг этого раздевания!
Но так шутили редко. Чего вахту озлоблять? Чаще так:
– Есть что недозволенное?
– Никак нет.
– Проходи.
А то и так:
– Золотишка случаем не прихватил?
– Больно надо.
– А ну, покажь?
Первый, поверхностный обыск ничего не давал.
Тогда – с полным раздеванием. И обратно – ничего! Тупик!
