специальными прорезями кожуха и соединялся с возвратной пружиной посредством вытянутых вперед, как у «манлихера», планок, проходивших под стволом. И это придавало, пистолету даже в слабой руке удивительную устойчивость при стрельбе. Ствол у этой модели был расположен в нижней части ствольного блока, благодаря чему вектор силы отдачи, направленный назад, был максимально приближен к осевой линии руки стрелка. Так что когда Татьяна навела ствол на точку между глаз объекта, и чуть выше – в лоб Валдиса Кирша, ей оставалось лишь плавно нажать на курок. Три пули одна за другой вошли как в десятку в одно отверстие. То, что образовалось от трех пуль 22 калибра описать трудно… Уже первая, наделала в голове немало всякого, остальные же разорвались почти одновременно с первой, так что голова известного коллекционера просто разлетелось на крохотные фрагменты так, как если бы вы стреляли пулями со смещенным центром тяжести с небольшого расстояния в спелый астраханский арбуз. Стены подъезда, перила, лестница, даже потолок окрасились краснобелыми брызгами.
Смотреть на то, что осталось от головы, было невыносимо жутко.
И хотя это была третья, вынужденная, смерть клиента – во время зачистки, Татьяне было не по себе. Она подошла к фактически обезглавленному телу знаменитого коллекционера.
Вот интересно: тело совсем нетронуто смертью, – просто лежит средних лет элегантно одетый господин, широко раскинув руки, неловко – подвернув правую ногу. Опять же интересно, почему пять из шести неожиданно убитых людей, падают, умирая, на правый бок. Опять же, вопрос: сколько раз показывали убитых во время бандитских разборок или жертв киллеров, на телеэкране они всегда лежат, скрестив ноги. То ли после смерти их так положили, то ли сами в момент агонии засучили ножками, ножки и сложились «иксиком». Долго этот философский вопрос её волновал чисто психологически. Или точнее – физиологически. Потому как, что за психология у трупа – финиш и вся психология.
И только когда сама стала чистильщиком, вынужденным при зачистках убирать свидетелей, твердо узнала: падают убитые всегда крайне неловко, то башкой об асфальт с тупым, жестким стуком, то скособочившись на правый бок. Это в зависимости от того, куда пуля вошла и насколько неожиданным был выстрел. Один, например, пацан, некстати оказавшийся на месте зачистки и все видевший, при её приближении со стволом, с которого тяжело свисал глушняк, сложился как зародыш, инстинктивно надеясь, что смерть его минует.
Не миновала.
Вообще, как поняла в последние месяцы своей новой жизни Татьяна, от смерти не уйдешь. Искать её не надо, но и спасаться от неё без толку. Найдет.
Да… А ноги, значит, «иксиком», должно быть менты, а скорее врачи из «скорой» так складывают. Чтоб поаккуратнее, опять же транспортировать такое тело легче. А то потом задеревенеет, его и на носилки не уложишь, и в машину не засунешь. Особенно если замороженный «подснежник». Впрочем, подснежник и не сложишь «иксиком», ручки на груди, тут без толку суетиться. А вот «свежачка» можно успеть сложить.
Или, скажем, взять труп сгоревшего человека. Его так иной раз раскурочит, нога в одну сторону, рука вверх, как у вождя, показывающего правильный путь вперед. -.
Вот, к слову о марксистско-ленинской философии, на изучение которой она потратила столько лет в МГУ. Почему-то эта высокая наука совершенно не занималась изучением главного философского вопроса, – смысла жизни. А зря. Тут то и лежит главная философия. Поймешь суть смерти, постигнешь и смысл жизни.
– Интересно, откуда он приехал? – подумала Татьяна, рассматривая – одежду и обувь коллекционера.
Одет так, словно был на научном симпозиуме. Но у интеллигентов не первого поколения это ничего не значит. Они и на рыбалку могут поехать в смокинге, там переоденутся в рыбацкую робу, отрыбачат свое и вернутся в столицу снова в парадном…
А что, мысль неплохая, мог и с рыбалки. Мог и с симпозиума. Главная мысль в ней крутится, она вот к чему: все, что может сказать о предыдущем месте пребывания Кирша, находится в машине. На нем нет следов его жизни, из которой он вынырнул в ночи подмосковного городка, частично уже вошедшего в черту столицы. Искать надо в машине.
– Еще один вопрос зачем искать? А вот зачем: зная, откуда он приехал, можно судить, как скоро его хватятся, а возможно, и ответить на боле тревожный вопрос: не явится ли сейчас сюда на машине ещё кто-то из его друзей.
Теперь вопрос с собственно физической зачисткой.
Ну мыть подъезд она, конечно, не собиралась, да до утра никто и не разберет, что за гадость покрыла стены и потолок подъезда в районе первого пролета лестницы. А вот сам труп, или точнее, если не остатки, то неполное его соответствие, надобно оттащить под лестницу. Никто из припоздавших жильцов не заметит крошево костной ткани, мозгового вещества и кровяных сгустков, но сам труп невозможно не заметить, споткнувшись о раскоряченные колени мертвого тела.
Она оттащила оказавшееся довольно легким тело Валдиса Кирша под лестницу, вытерла руки носовым платком, тщательно убрала его в полиэтиленовый мешок. Следов она, даром что новичок, уже научилась не оставлять. Хотя, конечно, соблазн выбросить неприятно скользкий платок был.
Татьяна задумалась, как бы добавить ещё загадок сыскарям.
Но тут был один философский вопрос: где конец того начала, которым оканчивается конец? Там, наверху, загадки загадывал киллер, её дело было зачистить территорию. Там, она следов не оставила. Здесь же был «ее»труп, и в любом случае она кровно заинтересована, чтобы следов, как говорится, извините за тавтологию, кровавого преступления оставалось как можно меньше, а главное, чтобы ни один из них не вел в её сторону.
– Труп надо отсюда забрать, – вот и весь сказ.
Достав из большого полиэтиленового мешка упакованный в пластиковый же пакет старый плащ «болонью», она надела, мысленно крякнула, ухватила подмышки своего «всадника без головы» и вытащила его на крыльцо. Огляделась, прислушалась. Как всегда возле станции брехали собаки. Там был како-то железнодорожный склад, из которого пацаны каждую ночь пытались что-то украсть, доводя собак до белого каления. И каждый раз, это она знала по точно такому же складу в её подмосковном городке, отстоявшем от этого на один или два железнодорожных прогона, им это удавалось. И собаки оставались ни с чем.
– Я тебя целовал, уходя на работу.., – послышалось со стороны проезжей части… Какой-то подвыпивший абориген возвращался домой после мужской попойки и, должно быть, репетировал объяснение своей задержки перед грозными очами супруги.
