Кнутцен, создатель секты «совестливых». Нет иного Бога и иной религии, кроме Совести. Он приводит в качестве примера жизнь Спинозы. Бейль называл его величайшим из когда-либо существовавших атеистов. Если же говорить о главном в его учении, то Пьер Бейль считал важнейшим требованием жизни следование истине и совести (чего бы это ни стоило). Человек должен быть верен некой «естественной теории справедливости». К такой теории приходят люди в результате интенсивной работы ума. Бейль был твердо убежден, что справедливое общество вполне может существовать и без религии. Мыслители всего XVIII века учились у П. Бейля рассуждать и мыслить свободно. В частности, известный философ Ж. Ламетри позаимствует у него образцы «республики ученых» и «республики атеистов».[426]
Крах системы Ло. Карикатура.
Между эпохами надо уметь наводить мосты. Тот, кто этого не умеет, и даже не понимает необходимости этого, не имеет права числить себя в ряду серьезных политиков. Попав в исторический провал, народные массы теряют ориентацию и сами по себе выхода найти не могут. Нужны сильные умы, опытные лоцманы, прокладывающие кораблю верный курс. Горе стране, в которой тот, кто призван быть «капитаном», не имеет необходимых знаний. Во Франции нашлись достойные «капитаны». Им оказалась по плечу ответственная миссия.
В XVII–XVIII вв. во Франции явилась целая плеяда выдающихся мыслителей, заложивших фундамент научной, а затем и политической революции. Начало революции в математике А. Клеро связывал с ньютоновскими «Началами», а Б. Фонтенель называл «революцией» исчисление бесконечно малых. Пробивали себе дорогу новые взгляды и на общественное устройство. В середине XVIII в. во Франции заговорили о революции. Она стала знаменем для одних и пугалом для других сословий. По воспоминаниям министра иностранных дел при Людовике XV Р. Аржансона, «все чувствовали необходимость изменения политического порядка во Франции; с начала 1751 г. это был самый обычный предмет разговора между всеми мыслящими людьми, это изменение выражалось одним словом – Революция».[427]
В науке появлялось все больше таких людей. Бернар Ле Фонтенель (1657–1757) прожил долгую столетнюю жизнь, отданную наукам и знаниям. О нем говорят: «Восходя к Монтеню и Шаррону, Джордано Бруно и Кампанелле, к ученым – вольнодумцам начала XVII в., Фонтенель перебрасывает мост также и к Монтескье (которого он пережил физически), к Вольтеру и Гольбаху и является живой иллюстрацией развития мысли от Ренессанса до революции». Родился в аристократической семье. Обучение прошел в школе иезуитов (вот и опять школа иезуитов). В 1683 г. увидели свет его «Диалоги мертвых древних и новейших книг». Фонтенель отстаивал точку зрения, что современность (при всех ее недостатках и просчетах) все же выше предшествующей культуры. Его девиз – «De mortuis – veritas!» (лат. «О мертвых – правду!»). Одновременно он выступал против утверждений, что якобы «древние изобрели решительно все». Можно поклоняться древности, но при этом нельзя быть ее рабом. В «Диалогах» Фонтенеля представлен взгляд на теорию прогресса. Отмечая то новое и ценное, что появилось в обществе, он особо выделил создание Академий наук во Франции и Англии. В предисловии к «Истории Академии наук» он отмечал: «После долгого периода варварства науки и искусства начали возрождаться в Европе – красноречие, поэзия, живопись, архитектура первыми вышли из мрака, в прошедший век они развивались подобно взрыву. Но науки, требующие более глубокого размышления, такие, как математика и физика, ожили в мире более поздно и с иным видом совершенства». Фонтенель прямо увязывал прогресс человеческого разума с прогрессом наук и образования. Ученый солидарен с Лейбницем в мысли о необходимости создания истории наук для образования учащихся: «История мыслей человечества, конечно, любопытная с точки зрения своего бесконечного многообразия, иногда также имеет образовательное значение. Она может дать определенные идеи, отклоняющиеся от обычного пути, согласно которому великие умы из самого себя создают нечто; история науки поставляет материал для размышления; она позволяет познать подводные камни человеческого разума; намечает пути более верные и, что наиболее важно, она учится у великих гениев…»[428] Чтобы создавать великие произведения, надо иметь вкус к общению с гениями. Помните, что великие умы (даже из небытия) не станут общаться с духовными ничтожествами! Живите строго, умно, активно (в духовно-содержательном смысле). Читайте, смотрите, слушайте прекрасные вещи. Имейте достойных друзей – и будете иметь достойную жизнь. Латинское изречение верно гласит: «Noscitur a sociis!» («Познай среду!»)
Воздадим должное ещё двум «мушкетерам» философской Франции… Жюльен Офре де Ламетри (1709– 1751) учился в коллежах Кутанса, Кана, дю Плесси и в лучшем среднем учебном заведении того времени – парижском коллеже д`Аркур, поступил на медицинский факультет Парижского университета и, получив звания бакалавра и доктора, отправился для пополнения знаний в голландский Лейден (тут жил Бургаве, медицинское светило Европы). Большинство врачей Франции все еще игнорировали новейшие достижения естествознания (анатомии, физиологии и т. п.). В частности, медики избегали анатомирования трупов. Шарлатанов было превеликое множество. Ламетри переводит на французский язык шесть работ Бургаве. Он выступает в печати с серией разоблачительных памфлетов о врачах-шарлатанах. В 1745 г. выходит и его первый философский труд «Естественная история души» («Трактат о душе»). Королевский генеральный адвокат тут же обвинил автора в ереси. Книгу Ламетри (в компании с книгами других «еретиков») сжигают на Гревской площади.
Чтобы понять атмосферу, в которой жили и трудились мыслители той поры, вспомним: из французских писателей 1715–1785 годов «сомнительно, чтобы и один человек из пятидесяти остался безнаказанным». Тем не менее, Ламетри не желал смиряться, продолжая выступать против дельцов от медицины и слабой подготовки студентов (пишет комедию «Отомщенный факультет»). Его книги наполнены понятной горечью. Однако он помнил завет Бокля: «Единственное лекарство против суеверия – это знание. Ничто другое не может вывести этого чумного пятна из человеческого ума». Славу ему принесла изданная в Лейдене книга «Человек-машина». Голландия – страна, известная своей свободой печати. Но даже тут блюстители религии не смогли вынести столь дерзкой книги, оштрафовав издателя на 400 дукатов. Ламетри скрывал авторство, но все упорнее распространялись слухи о том, что не сносить ему головы. Под покровом ночи он бежит из Лейдена, скрываясь в хижинах крестьян.
В первой половине XVIII в. не было, пожалуй, другой столь известной книги. Во Франции, где она запрещена, ее читали в копиях, в Германии – в оригинале, в Англии тотчас же перевели. Иные пытались уязвить автора, говоря, что это «бред сумасшедшего». К счастью для ученого, Фридрих II ему покровительствовал, что и спасло беднягу от тюрьмы. Ламетри переезжает в Пруссию (1748). Фридрих предоставил ему должность врача и место личного чтеца короля. Об этом кружке вольнодумцев Вольтер скажет: «Никогда и нигде на свете не говорилось так свободно о всех человеческих предрассудках, никогда не изливалось на них столько шуток и столько презрения». Швейцарский историк культуры Я. Буркхардт назвал Фридриха II «первым современным человеком на троне» (в Европе Нового времени).
Моровая язва в Марселе.
Чем так досадил философ святошам? Обозвал человека самозаводящейся машиной? Или тем, что человек сравнивался им с братьями меньшими (животными)? Ламетри писал: «Истинные философы согласятся со мной, что переход от животных к человеку не очень резок. Чем, в самом деле, был человек до изобретения слов и знания языков? Животным особого вида, у которого было меньше природного инстинкта, чем у других животных, царем которых он себя тогда не считал; он отличался от обезьяны и других животных тем, чем обезьяна отличается и в настоящее время, т. е. физиономией, свидетельствующей о большей понятливости… Человека дрессировали, как дрессируют животных; писателем становятся также, как носильщиком. Геометр научился выполнять самые трудные чертежи и вычисления, подобно тому как обезьяна научается снимать и одевать шапку или садиться верхом на послушную ей собаку».[429] Возмущению читателей, которых сравнивали с обезьянами, не было предела. Когда ученый скончался (в 42 года), злопыхательство в его адрес не утихало. Одни прямо у могилы открыто выражали свою радость. Вторые сожалели, что Ламетри «умер в своей постели». Третьи ёрничали: взгляните же, а он еще доказывал, что человек – машина.
Одним из провозвестников надвигающейся революционной бури стал Клод Адриан Гельвеций (1715– 1771), философ-материалист. Как и многие из его великих сверстников, он прошел школу иезуитов (учился в коллеже Людовика Великого, подчиненного ордену иезуитов). Его учителем станет Книга. Юноша читал Корнеля, Расина, Буало, Мольера, Лафонтена, Монтеня, Лабрюйера, Ларошфуко, Локка («Опыт о
