законы… Фихте пишет: «Если же государство хочет изменить для своих выгод мнения народа, оно отчасти берется за невыполнимую задачу, отчасти же обнаруживает, что его законы не приспособлены к установившемуся состоянию нации, включающему в себя и систему мнений последней, или же, что организованное им управление и надзор оказываются недостаточными и что, будучи не в состоянии собственными силами справиться со своими задачами, оно нуждается в посторонней поддержке, получить которую ему неоткуда. Наконец, государство – быть может, с самыми чистыми намерениями из истинного рвения правителей к осуществлению господства разума, – может начать борьбу с господствующими мнениями путем внешней силы; в таком случае оно ставит себе совершенно неосуществимую цель; ибо все проникаются сознанием, что государство совершает при этом несправедливость в формальном отношении, и преследуемое воззрение приобретает, благодаря оказанной ему несправедливости и нарушению его права, новых адептов… и дело кончается тем, что государство вынуждается уступить, лишний раз обнаруживая этим свою слабость».[467]
В отношении крепости жизненных убеждений человека он говорил ясно и недвусмысленно: «Нужно не обладать философией, а быть ею». К сожалению, современники не смогли понять всей глубины его философской системы (не только обыватели, но и философски изощренные умы). Его идеи не были должным образом оценены Кантом, Шеллингом, Гегелем, Рейнгольдом, Шлейермахером… Оставленный теми, в ком рассчитывал найти поддержку, Фихте, в ту пору ректор Берлинского университета, заразился тифом от жены, ухаживавшей в госпитале за больными и ранеными, и умер… Гегель, на словах постоянно критиковавший систему Фихте, тем не менее, завещал на закате жизни похоронить его рядом с могилой соперника. Заметьте, с великими мертвецами все готовы примириться. Пройдет не так уж много времени и немецкий поэт Гельдерлин назовет его «титаном, который борется за человечество и круг влияния которого совершенно определенно не ограничивается стенами аудитории». Да, это была личность вселенского масштаба. Недаром о них (Гегель и Фихте) говорят как о сопоставимых гигантах, в равной мере принявших участие «в этом немецком Возрождении». Титан, ожидающий часа торжества. Можно сказать, что вся жизнь была философом прожита в соответствии с заветом римского поэта Ювенала: «Verba animi proferre et vitam impendere vero» (лат. «Высказать слова души и за правду отдать жизнь»).
Портняжное искусство.… Карикатура (Фихте – Шеллингу)
К компании великих принадлежал и Фридрих Вильгельм Шеллинг (1775–1854). Хотя Маркс писал, что философы не вырастают как грибы из земли, об этом забываешь, попадая в германский лес. Отчего же в разодранной на куски Германии (300 небольших и вовсе крохотных государств, герцогств, курфюрств) один за другим появляются гении – Кант, Фихте, Гегель, Гете, Шиллер, Гейне, Бетховен? Видимо, так бывает, когда во славу прогресса поработают «микробы истории», подготовив весьма плодородный интеллектуальный «гумус»…
Шеллинг происходил из семьи теологов… В 16 лет, получив специальное разрешение, он поступил учиться в Тюбингенский Теологический институт. Вместе с ним там учились будущий философ Гегель и поэт Гельдерлин, чьим духовным «вождем» он и стал. В институте состоялась и его проба пера (статья «О мифах, исторических сказаниях и философемах древности»). После окончания института ему, как в свое время Канту и Фихте, приходится впрячь себя в «учительский воз». В области научной мысли известен «философией свободы» и «философией откровения». Взаимосвязь жизни и учений немецких философов очевидна.
Еще Ф. Энгельс заметил, что ум Шеллинга рождал «светлые мысли», сослужившие службу молодому поколению. Нашего читателя также заботит судьба этой «поросли», ибо, в конце концов, ей строить будущую жизнь и открывать «Атлантиду абсолютного». Ей менять не только «старое негодное судно», но и старую негодную команду, у которой отсутствуют совесть, мужество, честь и разум (в России). Менять ситуацию придется новой революционной интеллигенции. «Если интеллигенция сочетает и эту противоречивость между реальной и идеальной деятельностями, – пишет Шеллинг, – то для нее возникает понятие необходимости». Добавим, что Шеллинг, вместе с Фихте, Новалисом, Тиком и Вакенродером, входил в йенский кружок братьев Шлегелей, давших толчок зарождению «йенского романтизма».[468]
В Вюрцбурге он начал зимний семестр 1803 г. с чтения курса, в основу которого легла книга, напечатанная им еще в Йене – «О методе университетского преподавания». Ранее увидела свет главная работа молодого Шеллинга – «Система трансцендентального идеализма» (1800). Его внимание приковывает проблема объединения наук в определенную систему. Тут он как бы дополнял усилия Канта и Фихте (с помощью «устремленной вперед истории самосознания»). Если мир является своего рода живым организмом, то и науки о мире должны быть объединены в органическое целое. Древо научного познания вырастает из философского корня («науки наук»). Что объединяет различные предметы и направления? Творчество – это «искусство в науке». Учеба в высшей школе предваряет главный жизненный этап – воплощение замысла. «Все правила университетского образования можно свести к одному: «Учись, чтобы творить», – говорил Шеллинг. Человек – высшая форма природы. За 60 лет до Дарвина и за 10 лет до Ламарка он говорил о единстве развития всех органических существ.
Примерно в 1802–1803 гг. он создает и свою философию искусства, которую пытался донести до студентов в лекциях (Иена, Вюрцбург). Она не была полной, ибо из отдельных видов искусств он немного знал живопись, был знаком с архитектурой, увлекался античной поэзией, но не знал музыки. Хотя то обстоятельство, что романтик Шеллинг обратился к искусству, вполне естественно. Романтизм стал тогда главным духовным движением века.
В Германии, где художественная и научная мысль была представлена столь разнообразными и блистательными именами, всегда шла тайная борьба за сферы влияния в этих областях. Кто же был духовным вождем народа? Художник или ученый? Немецкий поэт-философ Новалис, к примеру, говорил: «Поэт постигает природу лучше, нежели разум ученого». Говоря иначе, «законы воображения» и «законы чувств» сильнее «законов логики» и «законов мышления». Вокруг этого и шла битва за тот или иной тип просвещения и мышления, что утверждался в школах и институтах, а затем в государственных учреждениях. Шеллинг считал, что художник творит «безотчетно», удовлетворяя «лишь неотступную потребность своей природы». Если философ стремится к истине, то художник – к красоте. Идеальным выражением творчества является красота, появляющаяся в результате почти бессознательных действий творца. Художник отличается от ремесленника только тем, что творит свободно.
Шеллинг-идеалист не признавал ни «экономически выгодных изобретений», ни участия искусства в делах практики, политики и морали. Искусство является лидером среди слуг разума и красоты. «Наука лишь поспешает за тем, что уже оказалось доступным искусству». По мысли Шеллинга, все науки вышли из поэзии. Поэтому когда-нибудь они вновь вольются «в тот всеобъемлющий океан поэзии, откуда первоначально изошли». Весьма важен идеал «единого абсолютного», где истина и красота являют собой нерасторжимую целостность, субстанцию «абсолютного человека». Шеллинг так понимал исключительную роль искусства в судьбах общества и государства: «Наконец, немалый позор для того, кто прямо или косвенно участвует в управлении государством, вообще быть невосприимчивым к искусству, равно как и не обладать истинным его пониманием. Ибо ничто так не украшает князей и власть имущих, как если они ценят искусства, чтят и умножают своими щедротами их творения; напротив, нет более печального и позорящего их зрелища, чем когда они, располагая средствами довести искусства до высочайшего расцвета, расточают эти средства на безвкусицу, варварство и льстящую им низость… Того, кто вообще не желает подпасть под влияние искусства и испытывать его воздействие, считают грубым и необразованным».[469]
Фридрих Шеллинг (1775–1854)
Царство науки в его понимании аристократично… Здесь должны властвовать только лучшие. Известное противоречие с некоторыми идеями, высказываемыми им в «Системе трансцендентального идеализма», вызвано лишь иной выборкой ориентира. Хотя знание общедоступно, но оно еще не дает основания для обязательного успеха на поприще наук. Нужно владеть предметами высшего порядка (интуицией и творчеством). Простой механической суммы знаний недостаточно. Нужны «поэзия в философии», вся магия историзма, воплощенная во всеобщей истории как эпос… Шеллинг словно сзывает под знамена все возможные науки (философию, историю, юриспруденцию, естествознание). Он «изменил категории мышления природы», – писал о нем Гегель. Увы, труднее оказалось изменить мышление человека. В лекциях, на которых присутствовали обычно лишь 50–70 человек, он часто цитирует Горация: «Odi profanum vulgo et arceo» (лат. – «Ненавижу толпу невежд и сторонюсь ее»).
