«жертв со стороны России в 1914 году, то немецкие войска не только захватили бы Париж, но их гарнизоны по сие время находились бы в Бельгии и Франции». Позже даже У. Черчилль вынужден будет сказать по поводу этого замечания Ллойд-Джорджа: «Мудрые слова» (1948). В той войне мы потеряли практически весь цвет русской армии. Командир корпуса Зуев доносил военному министру России: «Немцы вспахивают поля сражений градом металла и ровняют с землей окопы и сооружения, заваливая их защитников землей. Они тратят металл, мы – человеческую жизнь!»[467] При таком отношении к русским людям наших царей, премьеров, министров, генералов и банкиров многие из них заслужили свою судьбу в «окаянные дни» (Бунин).
Что же мы видим при взгляде на цивилизацию? На ее корабле мы с грехом пополам добрались до наших дней. Говоря словами Ф. Броделя, капиталистическая модель, несмотря на все просчеты и ошибки ее строителей, все-таки «доплыла» до XXI века. Слава Богу. Но люди должны понимать, сколь уродлива и несовершенна конструкция. У корабля, имя которому «Земля», рассохлись шпангоуты и проржавело днище. Как бы мы не кружили в поисках ответа, все равно придем к словам Горация: «Solve senescentem» (лат. – «Отпрягай стареющего коня»). К сожалению, даже крупнейшие историки и философы современности не решаются посмотреть правде в глаза. А она такова: старые идеи исчерпали себя и лежат вне поля интересов большинства людей. Мы подошли к логическому завершению системы мышления, которая оправдывает и закрепляет 10-тысячелетний несправедливый порядок. Старые и подновленные политэкономические системы уже явно не отвечают духу времени, нуждам XXI–XXII вв. С ними рухнут и старые экономики, структуры власти, законы, идеологии. Г. Лебон сто лет тому назад писал в «Психологии толп»: «И если в настоящее время старое общество колеблется в своих устоях и видит все свои учреждения сильно пошатнувшимися, то это потому, что оно все более и более теряет свои старые верования, которыми люди жили до сих пор. Когда человечество их совершенно потеряет, новая цивилизация, основанная на новой вере, необходимо займет ее место».[468] Время это близится.
Человечество идет к концу цикла, отведенного капиталистической системе. Э. Трельч в труде «Историзм и его проблемы» писал: «И ситуация не становится лучше, если мыслить начавшийся примерно 10 000 лет тому назад культурный период продленным в будущее. Продление его не может быть бесконечным. Мы достаточно ясно видим, что все культурные системы обладают ограниченной продолжительностью и затем погибают. Вряд ли друг за другом следуют все новые и все более высокие образования, культура поглощает в конце концов физическую и нервную силу; и несомненно, приходится считаться с тем, что благоприятный для существования климат будет меняться, а Земля перестанет быть пригодной для обитания. Изображение последнего человека, который печет на последнем угле картошку, нарисованное Дюбуа-Реймоном, не следует полностью отвергать, и оно во всяком случае гораздо более вероятно, чем завершенный социализм, второе пришествие Христа или воспитание сверхчеловека. Но как же можно при этом говорить о культурной творческой истории. Не надо закрывать глаза на возможность того, что эта история является лишь коротким и несовершенным цветением величественного древа земных существ» (1918). Эти мысли о «последнем человеке, который печет на последнем угле картошку», навеяны той жуткой мировой бойней, в которую втравили нас правители капиталистического мира дважды на протяжении XX в.[469]
Поэтому необходимы действия «по переплавке» людей и народов. Речь в данном случае, конечно, не идет о механической или вульгарно-биологической переделке. Хотя сказанное нами не означает отрицания евгеники, политики, социологии. Тем более что конец XIX–XX вв. демонстрирует фантастический взлет технических изобретений и научного творчества в мире (в том числе в России). В перспективе, уверен, придется серьезно вмешаться в генетику. Ученые предприняли обнадеживающие попытки. Однако ныне важнее социально-духовная хирургия и «вивисекция», которым придется подвергнуть сами общества и их законы. Это не снимает груза индивидуальной ответственности с каждого. Кто сумеет проникнуть в тайну механизма наследственности и научится управлять им, тот сможет изменить лицо мира. В XIX в. такая попытка предпринята биологом и антропологом Ф. Гальтоном (1822–1911), талантливым последователем Ч. Дарвина. Как уже отмечалось, он был родней Чарлзу Дарвину (они – двоюродные братья или «полукузены», у них общий дед – Э. Дарвин). Жизнь Гальтона могла бы стать руководством к его научным трудам по наследственности. По сведениям К. Пирсона, среди дальних предков Гальтона, восходящих еще к раннему Седневековью, встречаются такие лица, как Карл Великий, Ярослав Мудрый (киевский князь), Вильгельм- Завоеватель, несколько английских королей и т. д. (предки по линии бабушек, предки дедов – из крестьян). В книге «Наследственность таланта» (1869) он, используя статистический метод, обосновал идею наследственности таланта. Способности, утверждал он, наследуются, как и физические принципы. Идея проста: таланты можно выводить так же, как племенных рысаков в конюшне, высокоудойных коров, породистых гончих. Он воспринимал жизнь как «экзамен»: «Я смотрю на общественную и профессиональную жизнь как на непрерывный экзамен. Все выступают кандидатами на хорошее мнение своих ближних и на успех в своей профессии; этого успеха они достигают в той мере, в какой общее мнение оценивает их совокупные достоинства. На обыкновенных школьных экзаменах по различным предметам выставляются баллы в определенных количествах – столько-то за латинский язык, столько-то за греческий, столько-то за английскую историю и т. д. Свет точно так же, не замечая того, определяет людям подобные отметки. Он ценит таким образом оригинальность мысли, предприимчивость, деятельность и энергию, административное искусство, различные таланты, силу литературного выражения, ораторское красноречие и многие другие качества, имеющие общее жизненное значение или применяемые к какой-нибудь специальности. Эти аттестации не выражаются какими-либо числами, которые могут быть выговорены; здесь является нечто вроде безмолвного общего соглашения, которое действует в этом случае с приблизительным постоянством. Получившие наибольшее число этих неписаных отметок возводятся людьми, стоящими во главе общественного мнения, в разряд наиболее заметных личностей своего времени».[470]
Главная заслуга Гальтона не столько в том, что он доказывает, как в том, к чему он побуждает (К. Пирсон). Его идея на треть истинна и на две трети ошибочна. Истинно в ней то, что наличие наследственных черт в поколениях имело место, а ошибочно то, что наследственность не может выступать постоянной величиной. Как справедливо пишет И. И. Канаев, одаренность нельзя выразить в числах так же четко, скажем, как рост или вес человека. Через двести лет после выхода книги Гальтона «Наследственный гений» современная наука «не нашла еще адекватного метода для количественной оценки талантливости». Его «теория корня» в какой-то мере предвосхитила идею Вейсмана о «зачатковом пути». Наибольший интерес представляет книга Гальтона «Английские люди науки. Их природа и питание». Ученый рассчитал, что в возрасте от 50 до 65 лет (самый активный научный возраст) на Британских островах проживало около 300 первоклассных ученых. Это составляло примерно 1 человека на 10 000 лиц мужского пола. В книге он определил, что гениальность не есть автоматическая активность духа. Хотя идеи, образы, мысли приходят в голову гению сами собой, как бы помимо его воли. Так возникает то, что поэты назовут вдохновением. Гальтон считал едва ли не самым существенным и важным при подготовке научных элит фактор «питания».[471] Предпринял важную попытку разобраться в особенностях психики гениальных людей психиатр и криминалист Ч. Ломброзо (1835–1909). В книге «Гениальность и помешательство» он писал о существовании людей, предрасположенных к гениальным актам творчества (или, наоборот, к преступлениям). Но и до него Аристотель отмечал, что под влиянием приливов крови к голове и возбуждения «индивидуумы делаются поэтами, пророками и прорицателями». В качестве примеров подобного помешательства он называл Сократа, Платона, Эмпедокла. А Демокрит вообще утверждал, что не считает истинным поэтом человека, находящегося «в здравом уме». Паскаль полагал, что величайшая гениальность часто граничит с полным сумасшествием. Многие считали безумным и сэра Ньютона. Оставим измышления, но, возможно, Спиноза прав: «конечный мозг не может понять бесконечного»?!
Народы, массы, толпы (включая и публику) не могут сами осмыслить и направить движение исторического процесса. Им нужен ум, катализатор, мотор, крылья. Нужны идеи, образы, метафоры, симфонии, картины, перспективы. Это может дать только Личность! С. Московичи писал о массе: «Она лишь
