оказался неожиданным — очевидно, получилась какая-то лажа[29]: парень надулся как пень и сурово промолвил:
— Нелепы шутки твои, Мстиславе. Добро ведаеши участь отца своего. Умер он тому двадесет лет!
— Ты чего, опух, браток? Как это умер?
— Однако и умер. При осаде града Властова згинул. Как престольцы на последний приступ пошли, тако он с топором своим и заступи на стену. Князь Всеволод указал всем холопам своим к оружию, и отец твой. Лык, промеж первых погибнул… Эх, крамола тебе, Мстиславе, отцову память осмеять!
Я обиделся. Вот так всегда: стоит слово сказать, и уж крамола! Да я… я за милого папашу кому хочешь горло перегрызу! Геройский, видно, был предок, хоть и холоп. «Мстислав Лыкович» — так, стало быть, меня теперь зовут… Остается невыясненным, кто такой Стожар. Осторожно подбирая слова, я спросил об этом у хиппака — и тут же пожалел. Мой вопрос вырубил его на месте: хлопая незрячими глазами, парень замер, как зависший компьютер, медленно поедаемый вирусом.
— Ч-чур меня обрани! — Он выдавил из себя диалектное ругательство. — Что тя обрало? Стожар — это божко наш, племени стожаричей… Побоись горя, Мстиславе, — шуткование твое небеспечно зело!
Ага! Ситуация проясняется: сексуальный маньяк, властелин лошадей и нудисток выдавал себя, оказывается, за местного божка. Должно быть, поджигает магний и летает на дельтаплане. Надо познакомиться с начальством поближе — авось и мне достанется теплое место в божественной номенклатуре. Слепой собеседник между тем по-прежнему пребывал в глубоком отъезде. Я решил наконец расставить все точки над «ю».
— Видишь ли, брат… Тут такой облом приключился… Короче, я ничего не помню. Память отшибло, понимаешь? Совсем как в фильме «Total Recall» — вот смотрю на твою физиономию и пытаюсь понять, как же тебя звать-то? Но — ни малейшей идеи в мозгу. Не хотел я тебе душу рвать, да придется, видно. Околдовали меня в лесу, натурально: трое суток под дождем без памяти лежал.
Слепец не по-детски расстроился. Резко вскочив с места, побежал прикладывать руку к моему воспаленному лбу:
— Часом к Стожару тебе спешить, пусть излечит твою напасть. Это Мокошь-божица тебя очаровала — зря ты не чтил ее! Она разума не лишает, а само пометствие отьясти в силах. Жирцы Стожаровы снимут заклятвие, небось! Скотину им привести — мигом обренут тебе памятство, не тужи.
Тут он примолк и спросил, чуть отшатнувшись:
— Эво как: а мое-то именье тожде избылось?
— Напрочь, браток, забыл. Как отрезало.
— Я сам — Лито, поспешник твой! Дружина изведанный — не один путь купчину с тобою брали в лесу, а то болярина заезжего…
— Ты что, близорукий, да?
— Слеп. Однако ухом чую и на шорох бью не хужде зрячих.
— Кого бьешь? Оккупантов разных там, монголов?
— Эка речь: монголов! — засмеялся Лито. — Купчишек мелких по дороге, прохожих да пролетных… Забавляемся помалу.
Наконец до меня дошло. Это ж бандиты! И Мстиславка Лыкович — у них паханом! Стало быть, я не просто холоп, а еще и диссидент… Борец за народные права, Робин Гуд. Веселая жизнь, приключенческая —интересно, сколько на мне старых дел висит — организованная преступность, ношение оружия, разбойные нападения…
— Да не уж ли ты позабыл разбитву нашу? Како мы с Гнеданом купчину из Лучедарья брали, с медами-то?
— Стоп. Кто такой Гнедан, почему не знаю?
Лито сплюнул.
— Однако ты гад опослед этого! Гнедко тя по лесу, да по шуму рыскал, он тебе друже верный, доконный, а ты — «не знаю»! Не памятство потерял, а стыдобу! Уж ли и самого князя Всеволода прозабыл?!
Последнее прозвучало ну очень уж грозно. Я заверил парня, что кого-кого, а князя Всеволода я знаю как свои пять пальцев. (В гробу я видел ваших князей — еще прислуживать заставят… Я гражданин свободной страны и знаю свои права.)
Хиппак тем временем продолжал загружать информацией о жизни начальства.
— Да-а-а, — протянул он, обсасывая яблочный огрызок, — князь-то наш Всеволод ноне совсем из ума вытек. Мало одиночит в шуме, но и невзгодами не почивает, все речи себе молвит нечуемы, в пустом углу на кланях стоючи…
— Абзац! — среагировал я, влезая в разговор. — Это он что. Богу молится — на коленях-то, в углу?
Лито изобразил на лице глобальную тупость и промямлил, что не знает.
— Ведомо, что божков наших он не чтит уже подавно. Люди лгут, будя у него свой бог, незнаемый. Нет, Стожара либо Мокоши старик не боится. Жиру им не носит… Мыслю, и самого Сварога не чтит, крамольник.
— А это еще что за индивид, — поинтересовался я, откликаясь на незнакомое имя.
— Кто?
— Да этот… Сварог.
Резко наподдал ветер, задвигав ветками в яблонях и разметав разных там птичек над головой. Лито вдруг скуксился и, запужавшись чего-то, закрыл руками белобрысую голову. Тоже мне рэкетир — дергается, как герла на своей первой вечеринке.
Я засек время — не прошло и четверти часа, как парень вернулся к жизни. Драматично побледнев, он задрал рожу к небу и произнес голосом солиста Гэхэна из «Депеш Мод»:
— Да отложит неточный бог законную кару свою! Не рцы, Мстиславе, тяжкого имени сего! Побоиси быти слеп, како же и я сам, ибо Сварог во гневе отлишит тебя зрения. Я сам слеп от рождества и не устрашусь молвить именье Сварожье — а ты же не дрзи!
Тут я сел на измену. Давно уже никто не катил на меня баллонов с таким гордым видом. Я решил, что мне совсем не страшно, и лениво улыбнулся.
— Эх, жаль, не знаком я с твоими богами. Так нога и чешется набить чью-то рожу. Сварожью, например. Не люблю, когда имя нерусское.
Лито только рукой махнул и сказал, что я доиграюсь. Я согласился и предложил ему сбегать за новой братиной медовухи. Залетная оса метко приземлилась на нижнюю губу, но я был крутой, я не боялся самого Сварога — и потому позволил пернатому зверю немного поползать по лицу. В голову стучались жизненные планы: а не стать ли мне богом? Говорят, это не трудно. Сварог у них тут, натурально, за главного, а в шестерках ходят Стожар с этой… с Квакшей. То есть с Мокшей. Вот и чудненько: четвертый никогда не лишний. Представить приятно: шарахается оземь молния, и в углекислом тумане с небес свергаюсь я — на парашюте и в огненных крыльях. Публика кричит «ура», женщины по команде бросают в воздух чепчики, оркестр играет гимны для народной души, и конферансье объявляет: «Его гремучество Мстибог Лыковый!» Пионерки сбегаются (ох, какие пионерочки сбегаются!) — они несут тюльпаны… щелкает дверца лимузина — и зашипела по брусчатке пуленепробиваемая резина… Лепота! Плотными колоннами движутся жрецы-ударники, отличники чародейской подготовки. Привет участникам Всеславянских сатурналий! Спасибо! Спасибо, друзья. Хорошо, я скажу пару слов… My people![30] Выше бунчук подневольного труда! Скрепим железом и кровью нерушимую дружбу наций и народностей, мужчин и женщин, работниц и колхозников! Ну-ну, довольно аплодисментов… Спасибо за внимание. А теперь — дискотека!
Лито вернулся не один, а с ковшом медовухи и плошкой малины. Я похлопал его по щеке, поощряя в людях усердие, и уже распахнул ротовую полость, чтобы узнать, где тут записывают на курсы богов — но хиппующий эльф вдруг замер.
— Чуй! Гул стоит, однако! Толи некто конем гонит? — Он поднял вверх конечность и прислушался. Я уловил чириканье воробьев и отдаленные матюки крестьянина, гонявшего на дворе кур. Очевидно, хиппак прикалывался, чтоб было весело. Я сделал серьезное лицо.
