Сергиос его не заметил, выпуская Четвертого из камеры. Кровавые полосы на полу видны от двери?
— Нет.
— Ну вот. Четвертый постучал в дверь камеры. Сергиос спустился со своего поста наверху лестницы. Выпустил Четвертого…
— И уважительно пропустил его вверх по лестнице.
— Точно так. Четвертый поднимался первым. На середине лестницы развернулся и — хоп. Сверху вниз под ключицу. А дальше все просто: отстегнул ключ с пояса Сергиоса. Отпер камеру. Разрубил цепь. Плескун вскочил и потребовал подтащить труп Кожана обратно к порогу — чтобы создать иллюзию схватки охранников. Потом вынул оба меча из ножен убитых охранников и испачкал их в крови. Вложил мечи в руки убитых. И — деру.
— Неувязочка выходит, — помолчав, вздохнул Данила. — Первую тарелку с едой принесла девица, еще утром. Вторую тарелку принес Четвертый. Вопрос: почему на полу только одна тарелка?
— Ну, здесь все просто, — быстро ответил князь. — Плескун взял вторую плошку с собой, чтобы замести следы Четвертого. Но тут он сделал ошибку. Схватил пустую миску.
— Конечно! Кому охота засовывать себе за пазуху целую тарелку горячей каши, — хмыкнул Зверко.
— Вот именно. Плескун не учел, что еда в оставшейся плошке не успеет остыть к нашему приходу.
— М-да… Плескун изо всех сил старался, чтобы скрыть от нас присутствие Четвертого. Видимо, этот Четвертый — очень интересная личность. Все-таки придется оцеплять местность. Только искать надо не маленького старичка с бородой. А большого рослого дядьку с мечом на поясе и с плошкой за пазухой.
— И с большим мешком на плечах…
— Мешком? Почему мешком?
— А где, по-твоему, он спрячет Плескуна?
Ужасно тесный коридор. Слава Богу, скорей бы на свежий воздух… Лисею казалось, будто он уже чувствует особую тошнотворную сладость разложения в затхлом воздухе подземелья. Теперь трупы остались внизу. Князь и наследник Зверко медленно, тяжело поднимались наверх по высоким ступеням, невидимым во мраке. Зверко вслух подсчитывал, сколько людей нужно поставить в копье, чтобы перекрыть тропинки и реки вокруг Глыбозера.
Тесный, тесный коридор, думал князь Лисей. В темноте легко оступиться — загремишь так, что только кости собирай. Плечами отираешь стены, голову приходится пригибать…
— Стоп, — вдруг сказал он. — Данька, погоди.
— Что?..
— Постой. Представь, что ты — Четвертый.
— Угу. Очень смешно. Тогда ты — Сварог.
— Да нет, ты не понял. Предлагаю следственный эксперимент. Ты — Четвертый, а я — Сергиос. Я пропустил тебя вперед и поднимаюсь чуть позади. Ты хочешь ударить меня мечом. Сделай это.
— Я-то сделаю, ты ж знаешь, — усмехнулся в темноте Данилин голос. — Только Руту жалко. Плакать будет.
— Ничего-ничего. Давай, дерзай. Ударь меня своим знаменитым мечом.
Зверко медленно потянул клинок из ножен, веско болтавшихся за спиной. Тук. Рукоятка уперлась в потолок.
— Не торопись, — сказал князь Лисей. — Присядь на ступеньки.
Он присел, извлек. Мутная струя металла чуть заметно пробелела в темноте, упираясь острием в потолок.
— Да. Ты прав. Рушится наша версия, — кивнул наконец Данила. — Особо мечом не повертишь в такой тесной норе. Как у негра в кишечнике. Даже если вытаскивать не из-за спины, а из обычных ножен, которые на поясе, — ни хрена не получится.
Они сидели на ступеньках, один пониже другого.
— Получается, что подлого удара на лестнице быть не могло, — вздохнул князь. — Не хватает места, чтобы вытащить клинок из ножен. А заранее, еще в камере, Четвертый не мог обнажить меча — это вызвало бы законное удивление Сергиоса. С какой стати Четвертый вышагивает ему навстречу с обнаженным мечом…
— Обидно. — Зверко сплюнул. — Рушится наша версия.
Тут… вещий мудрый князь Лисей вздрагивает. Молча выскваживает свой короткий греческий меч и протягивает Даньке.
Пауза.
Разные мысли звенят в голове наследника. Он молчит и смотрит в упор на смутно дрожащий перед глазами базиликанский клинок.
— Ты был прав, — грустно говорит князь Лисей. — Четвертый — грек. Я скажу тебе больше. Он всадник. Потому что только всадники носят укороченный меч на поясе. Более длинный меч — боевой — пристегивается отдельно перед походом. К седлу. А обычно всадники носят в отличие от пешцов более легкий и удобный рыцарский гладий — вот такой, как у меня.
— Гм. Не так уж много у нас на Руси коротких мечей, — хрипло сказал наследник. — Не кинжалов, а именно мечей. Круг поиска существенно сужается, князь Алеша.
— Сужается предельно. Подозреваемых можно практически перечесть по пальцам. К сожалению, у меня осталось не так мало живых всадников.
— Тем более таких, которых беспрекословно слушался бы старый добрый катафракт Сергиос…
— Неро. Все-таки Неро, — простонал князь Лисей.
Ментальный камнемет
Это был настоящий трибунал. Стыря предоставил наследнику Зверке свой походный шатер: дорогая вышивка, кисти, подушки… Снаружи — скрип переминающихся сапог, бряцание оружия: ярыги пробудились, кинулись наперебой охранять ставку командования. Внутри, под высоким натяжным пологом на ременчатых стульях, полукругом расставленных вдоль стен, — первые лица залесской хунты. В центре, темной глыбой ржавеющего железа — сам наследник Зверко, княжич Властовский; за спиной у него прекрасная телохранительница Псаня, дочь Желтого пса (темно-голубая сталь в ножнах, светло-голубая — во взгляде). По правую руку, сильно сутулясь и не глядя по сторонам, неподвижно сидит грустный, раздавленный князь Лисей Вещий. Черные круги под глазами, молчит. Старый царь Леванид, многомудрый властитель Алыберии, кутаясь в пестрый халат восточного купца, невесело поглядывает из-под седой нахмуренной брови, морщится и говорит что-то молодому арбалетчику с роскошным опахалом в руках: душно в шатре. Душно и грозно. Судят предателя, вчерашнего верного друга.
Княжна Рутения Властовская замерла на своей табуреточке, как испуганная птичка на ветке: рыжий костер косичек жестоко погашен серым платком, только слабые теплые отсветы изредка падают на плечи, на серебристую чешую тонкого доспеха. Носик неприлично покраснел, синие глазки горькие-горькие: ах, как все грустно… Такой мальчик симпатичный, и такой ужас, просто ужас! Рядом, ерзая на низкой скамеечке, младший атаман Стыря нервно грызет скользкий кончик светлого оселедца, перебирает в руках трофейные сорочинские четки. Злобно искоса поглядывает на подсудимого…
Да, это совсем другой Неро.
Спокойная, трескучая, тридцатиградусная ненависть в карих глазах. Странно смотрится светлый хитон без оружной перевязи: длинный смятый подол похож на юбку. Руки за спиной держит, будто они связаны… Не стали его вязать, ни к чему это: бывший десятник и не думает удирать. Смотрит дерзко, словно его терзать собираются. Старательно задирает голову. Скоро небось и шея заболит, раздраженно думает наследник.
Наследник Зверко неторопливо, подчеркнуто медленно поправляет вышитую подушечку под кольчужным задом. Оглядывается: ладно, делать нечего. Пора начинать. Князь Лисей ловит желтый взгляд наследника, поднимает темные ресницы. Со вздохом поднимается с места. Говорит негромко.
— Десятник Неро. Вы обвиняетесь. В убийстве катафракта Сергиоса Смелого…
Сдавленный, жесткий, бледный как гибель, катафракт Спиридон по прозвищу Поликало стоит на посту, слегка покачиваясь, у выхода из шатра с голым гладием в руке. Хочется ему зажать уши: страшно слышать такое. Про любимого десятника!
— …Обвиняетесь в убийстве Кожана-нережанина, вольного ярыги из куреня братьев Плешиватых. Вы
