Непотопляемая Атлантида (сборник)

порок.

Отчаяние,
Больше чем прямохождение,
Отличает нас от зверей.
Ибо оно —
Величие нашей духовности.

Превосходство верующего
В том, что он осознаёт это.
А благо его —
В способности исцеления.

Благо —
Быть тем, кем хочешь.
Но воистину благо —
Быть таковым.

Но вот мы в отчаянии —
Переход от желанного к реальному
Завершился падением.
И мера его —
В бесконечном превосходстве
желанного над реальным.

Похоже, что подняться
И значит – не отчаиваться.
Но остаётся двусмысленность:
Отрицание здесь —
Вовсе не то же, что не быть слепым,
Ибо если шанс не отчаиваться
Равен его абсолютному «нет»,
То прогрессом и будет оно же
в смысле «да».

Реальное у философов —
Это уничтоженное возможное.
Оно неплодотворно,
потому что – разрушено.
Но это вовсе не так:
Реальное – это возможность,
Получившая сатисфакцию.
То есть возможное,
Которое уже действует.

Нет, отчаяние в нас самих
И больше – нигде.
Но если бы мы не были
Сложной частью Целого,
Не было бы в нас и этого отчаяния,
Как не было бы и той сложности,
которую мы получили от Бога
В начале начал.

Отчаяние: от желания быть. Стих третий

Отчаяние —
Это смертная болезнь.
Что буквально несчастье,
В исходе которого смерть.

Здесь нам
Интересно другое.
Для верующих смерть
Это переход в иную жизнь.

Смерть
Прекращает болезнь,
Но сама по себе —
Конечно, не есть граница.

Однако, в ином смысле,
Отчаяние всё же —
Не есть смертельный недуг.
Ибо, в отличие от расхожего мнения,

От отчаяния
вовсе не умирают.
И в этом —
Его главная пытка.

Умирать смертью значит
Переживать саму смерть.
И даже если это всего миг,
Длится он будет вечность.

И всё это жалкая химера,
Ибо кинжалом нельзя убить мысль.
В отчаянии «умирать»
Становится быть = «жить»,
Ибо это и есть
Собирание воедино сущего.

Ассоциации

Вольфгангу Ф.

«Der Teppih zum gluk»

Ди айнен ирэн шаттен,
Ди андерн ирэ ляйт...
Что значат эти строки,
Не знаю, нихт виляйхт.

Однако свет и тени
Привиделись тут мне
А может, это птица
Метнулась вдруг в окне?

Страх и трепет

Кто знает —
что такое грех?
Грех
по сути никак не изучен.
Он совсем не научен.

О грехе проповедуют все.
А это – когда
Единичное,
В качестве единичного,
Обращается к единочному же...

Между тем, проповедь —
Самое трудное на свете искусство.
Но за него берутся почему-то все.
Не легче ли писать стихи?
Это всё-таки чуточку лучше...

О догмате БогоЧеловека

Догмат богочеловека
Сделал нас слишком дерзкими.
Всё так, как будто Бог,
Почувствовав себя слабым, —
Вспомним легенду о глиняном человеке! —
Разделил обычную судьбу благодушных,
Которым платят за добро – злом.
И будто бы ОН,
став почти либералом,
Взял и придумал богочеловека...
И тогда люди, на своё горе,
Запанибрата
Стали общаться с НИМ...

Но если мы желаем сносной жизни
И хоть какого-то в ней распорядка,
А это ведь то же, чего и ОН страстно желал, —
Он же не Бог беспорядка?!
То заботиться надо о том, чтобы сделать
Из каждого – отдельно единого,
То есть – единственного.
Ибо как только люди сгрудятся в кучу,
То есть – в толпу,
Тут же случится подмена.
И глина рассыплется в прах...

Гражданское

Нет, я не плачу...

Нет, я не плачу!
Волчицей
Хотела бы
Выть.
Расскажу,
Как получится —
Остро иль скучно,
О том, что повсюду
Веселье.
Смеются
Последние трусы
Натужно —
Чтобы отвлечься,
Забыть.

Смеются поэты,
Которые мир повторяют
В мечтаньях пустых
И разводах воды.
И просто во лжи
Искушенные люди
Нежно
Исполнят вам скерцо...
Смеются над тем,
Кто страдает,
Смеются
Над мужеством сердца
И страшной печалью
Беды.

С видом оценщиков
Здесь иноземцы
Небрежно
Пальцами тычут
В распятых святых.

Диалоги – с нищим и богом

Послушайте... как там вас...
Нищий...
Вам только что дали!
Так я всё потратил,
А вещи – украли...
Подайте на квас!

***

Добрый господи-боже!
Пошли мне блаженство!
Я ж – само совершенство!
Даже совесть не гложет...
Зацепиться не может
За моё отрешенство.

Не верьте лжи!

Ложь стоит у крыльца.
Я ей не открыла.
Она не обиделась.
Ушла.
Залегла у обрыва.

Караулит
случайного путника,
Чтобы шепнуть
На ушко,
что в жизни всё лживо...

Смена декораций

У входа лакеев полно —
Спешат к хорошим господам.
А те пришли покушать суши.
Ну и музычку могут послушать
Солидные уши.
Трам-пам-пам...

Вместо служителей муз
Теперь в Доме искусств
Распоряжаются мёртвые души.
Швейцар мокрой тряпкой
Возит по стёклам расцвеченное окно,
Оно —
В клочках уцелевшей последней афишы...

Непременно, или умереть

Когда человек может умереть
На глазах милли —
онов, и никто
Не оглянется...
В одну редакцию,
нет, конечно, не глянца,
а где – «высоко ценили»,
Я принесла стихи
Вот об этом.

Мне ответили —
Напечатаем непременно.
И... прокатили.
Лобовая атака захлебнулась.
Но я вернулась.
По телефону, давясь паштетом,
Редактор весело читал
Четверостишие
Про это...

Не хотите – не ходите

Бестолочь была во всём.
Мы вмешались в толпу,
И толпа нас сжала.
Рррасходитесь, господа!
И нас тут же оттиснули в сторону,
кажется, вокзала.

И вот уже
какой-то узкий, мрачный двор.
И нас выстраивают в пары.
Попались! Будто какие-то воры.
А когда вывели —
Толпа на площади уже не базарит.

И только такие же, как и мы,
Уныло стояли парами.
Нас уводили куда-то вглубь
Дремлющего