– Царя женить, матушка? – спросил он робко.
– Царя, – медленно ответила Марфа.
– Венчать, стало быть, матушка? – полюбопытствовал Афонька.
– Венчать. Как же без венчанья? – испытующе глянула Марфа в недоуменные глаза Афоньки.
– Ну, коль на царство повенчали, то и с невестой повенчать надо, – сказал Левка. – Невеста-то у вас давно найдена. Невеста складная, сказывали нам.
Марфа еще глубже и проницательнее заглянула в Левкины глаза. Левке от ее пристального взгляда не по себе стало, словно иглой кольнули. Левка завертелся на лавке и нехотя выпил чашу с мальвазией. Марфа осторожно проговорила:
– Да вот беда! Невесты у царя Михайла еще нету!
«Эге! – подумал Левка. – Не сплоховать бы. Крутит что-то…» И, приободрившись, улыбнулся.
– Да мы, царица-матушка, – сказал он, – достанем царю женку. Добудем ее, саблей добудем. Хоть в Царьграде, хоть в Трапезонде, – добудем! А нет, так в Азове. Там раскрасавицы такие!.. Ты прикажи-ка только, и мы ее достанем, матушка царица. А еще лучше – казачку с Дона привезем!
– Чужих земель невест не надобно. Чужие не годятся. Вот женка ж была у вашего крамольного атаманишки, Ивашки Заруцкого. А нешто она женка? Лжедимитрию женой была! Второму Лжедимитрию наскоро женою стала. Заруцкий уже третьим подобрал Маринку Мнишек, дочку воеводы Сандомирского, от которой зло Московскому государству учинилося… А Заруцкий Ивашка, блудный сын, крест целовал царю в Москве. Забыв же свое крестное целованье, из-под Москвы побежал и пришел на Коломну, пристал к прежним ворам и разбойникам.
– Да Заруцкий же вор! – со злостью сказал Афонька Борода. – А Маринка – сука! Не попрекай нас, матушка! На Дону немало голов полегло наших из-за Маринки.
Марфа, скользнув своим жестким взглядом по упрямым глазам Афоньки, уклончиво сказала:
– Не попрекаю вас, гости мои. Маринка – сатана! Тьфу, тьфу, тьфу! Ах, господи! Помилуй нас, грешных!.. Государство должно быть навеки нерушимо. И свадьбы должны быть нерушимы.
«Ох, – думал Левка, – очи старой Марфы не глядят еще в могилу, а заглядывают куда-то далеко, ищут чего-то. Ой, баба! Хитра да умна».
Марфа продолжала:
– Аль то была жена у Димитрия Шуйского, дочь Малюты Скуратова! Ядом, сатана, стравила наследника престола, Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Да где стравила? На крестинном пиру у князя Воротынского. Съела царя кума крестовая. А другая дочь Малюты Скуратова, Мария, женой Бориса Годунова была: ту люди Василия Шуйского сгубили. Сквитали зло: сына Годунова, Федора, тож сгубили… Да и кто знает, лютейшего врага нашего, Бориса Годунова, не Шуйские ли отравили? Заклятый враг наш Годунов искал опоры для себя в других государствах и все сватал свою дочку Ксению, да бог ему того не дал…
– А вот была ж другая, но то святая была женка в древней Руси, – Евдокиюшка, жена Димитрия Донского. Слава по ней живет и поныне.
– Ешьте, гости мои дорогие! – сказала Марфа, разломила сдобную белую хлебину надвое и положила: одну половину перед Левкой, другую – перед Афонькой. Афонька сказал:
– Матушка царица, как ты складно сказываешь про царских женок. Забавно тебя слушать.
– Забавы тут мало, казаки, а слушать слушайте, пригодится. Вот Евдокиюшка так оплакивала мужа: «Был у меня государем Димитрушка, много примирил стран на свете, много одержал побед славных, а ныне сам побежден смертью! А юность еще не оставила нас, и еще старость не постигла нас! Зачем же ты, ясный сокол, оставил меня и детей своих? Крепко уснул царь мой, а я не могу разбудить тебя!..»
– Какова Евдокиюшка! – вздыхая, сказал Левка. – Вот то женка!..
– Нам бы такую добрую царицу найти Михайло. Михайло мой достоин такой жены, – как бы мимоходом заметила Марфа.
– Михайло?.. – смутившись, сказал Левка Карпов будто о своем старом приятеле. – Достоин, матушка царица…
Марфа растаяла, заулыбалась.
– Ну, то-то же, – сказала она, поблескивая влажными глазами. – Михайло у меня добрый, милостивый. И ему надо бы найти невесту добрую, милостивую. Я ноне, поведаю вам, казаки добрые, присмотрела ему девицу – Евдокию, боярышню Стрешневу. Девица всем хороша!
Тут Левка Карпов и брякни:
– И будет, матушка! Раз Марья Хлопова вам не сгодилась и Долгорукая тоже, то Евдокиюшка Стрешнева пригодится. То не Салтыковы ли невесту нашли?
Марфа глаза закрыла, молитву прошептала, потом медленно и грузно поднялась, промолвила:
– Спасибо за поминку! Да только б лучше о том не поминать и вам того совсем не знать!
– Прости-ка нас, матушка царица, мы – люди темные, – сокрушенно сказал Левка. – Нам ничего не ведомо доподлинно. Не станем поминать.
– И ведать вам о том не надобно! – сказала Марфа повелительно. – Вы б лучше, – переменила она тон, – песни свои донские спели мне. Люблю я слушать песни хорошие, веселые.
И Левка, чтоб развеселить Марфу и отвести ее гнев, запел тихо донскую песню, ту самую песню, которую казаки частенько пели на Дону.
А воссядем, братия, на своих борзых коней
Да поглядим синего Дона…
