Илья Федорович подумал немного и сказал:
– Постой. Кто еще из наших железнодорожников у Балахонова был?.. Шурку Олейникова знаешь?
– Как же не знать! Его на Крутой убили.
– Ну, заходи, – сказал Илья Федорович и пошел к двери.
Мы с Васькой хотели было шагнуть за красноармейцем, но Илья Федорович остановил нас:
– Погоди, ребята. Мы там поговорим немножко, а вы покараульте. Если кто чужой, в дверь стукните.
Мы попробовали спорить, но Илья Федорович только показал нам на крыльцо рукой:
– Тут сиди!
Потом Илья Федорович открыл дверь и пропустил красноармейца.
Мы успели заглянуть в комнату.
Там у стола сидел на табуретке мой отец и перебирал колоду карт. Напротив него сидел Репко, молодой рабочий, слесарь из железнодорожного депо. У окна стоял, поглядывая на двор, Андрей Игнатьевич Чиканов.
– Что они – в карты собрались играть, что ли? – спросил я Ваську, когда мы остались одни.
– А кто их знает, может, и в карты. Тоже умные. Послать послали, а пустить не пускают.
В это время кто-то открыл калитку. Васька пулей метнулся к двери.
– Стой, Васька, – сказал я. – Не стучи. Это Леонтий Лаврентьевич.
Васька перевел дух.
– Фу ты черт, а я думал – офицер какой или казак.
По двору грузно шагал дорожный мастер.
– Здравствуйте, Леонтий Лаврентьевич, – выскочил к нему навстречу Васька. – Мы уже привели красноармейца. У нас сидит.
– А вы что тут в темноте болтаетесь? – спросил Леонтий Лаврентьевич.
– Сторожим, – сказал Васька. – Как бы какой офицер не забрел.
– Ну-ну, смотри в оба.
Леонтий Лаврентьевич похлопал Ваську по спине и пошел в комнату. В комнате громко заговорили, – видно, обрадовались гостю. Потом все опять стало тихо.
Мы с Васькой сидели на крыльце и разглядывали небо: слева – темные тучки, справа – звезды. Было очень скучно. Васька сопел и ерзал на ступеньке.
– Знаешь, Васька, – сказал я, – ты немного покарауль, а я слушать буду. Нечего вдвоем тут сидеть.
– Нет, ты лучше посиди, а я послушаю, – сказал Васька.
– Нет, это неправильно, – сказал я. – Квартира ваша, ты и должен ее караулить…
Ваське нечего было ответить. Он остался на крыльце, а я присел на корточках перед дверью и прилип к замочной скважине.
Говорил Леонтий Лаврентьевич:
– Тебя никто вешать не собирается, Андрей Игнатьевич. Ты дорогу большевикам не чинил. А меня вот каждый день к коменданту тянут: как да чего, да кто с красными ушел? И в депо тоже покоя нет. Над каждым рабочим казак с плеткой стоит. Разве это жизнь? Ну, доведись им отступать, я им всю дорогу перековыряю.
– Перековыряешь! – жалобно говорил Чиканов. – Они тебя живьем из рук не выпустят. Ты и не пикнешь. Видал вон, говорят, в станице качели какие поставлены?..
– Не пугай, – оборвал его Илья Федорович. – Не все такие пугливые, как ты. Вот смотри, перед тобой человек сидит. Большевик, от красноармейской части отстал. Его за каждым углом смерть поджидает. А он ничего – в гости даже ходит, чай пьет.
Все засмеялись.
– Вот что, товарищи, – сказал Порфирий. – Чаю бы неплохо попить, а только время терять нечего. Надо за работу браться. Всех дорожных на ноги поднять – и деповских и путейских. Станицу расшевелить. Чуть подберутся красные ближе, вы и отрежете путь белым. А пока организоваться надо. Верно, товарищ дорожный мастер? Наталью Никифоровну не встречал?
– Нет, не встречал, а разве она здесь?
– Здесь, нужно встретить.
– Постараюсь.
Тут подошел ко мне Васька и потянул меня за рукав.
– Чего тебе?
– Довольно слушать, иди карауль.
– Не мешай.