Но если вторая цифра выйдет восьмерка, то… Сколько же он выиграет?
— Дай карандаш, Вили!
Он писал прямо на входной двери. Полученный ответ потряс его: шестьдесят три тысячи пятьсот восемьдесят пять!
Достаточно, чтобы за все заплатить. Даже отремонтировать потолки у Джала и Куми.
Голос Вили вторгся в подсчеты:
— Если отменять ставку, так мне нужно прямо сейчас бежать.
— Нет, — распорядился он, — ставка остается.
И, осознав резкость своего тона, улыбнулся Вили:
— Прости меня, такой стресс!
— Я понимаю, — ответила она и погладила его по плечу.
Упершись рукой в матрас, Йезад перевернулся на спину. От резкого движения колыхнулось изголовье кровати. Он проворчал, что в комнате невыносимо душно. Стянул ногами простыню и вытер о пижаму вспотевшие ладони. Через секунду он снова натянул простыню, дрожа от холодного пота.
Приподнявшись на локте, посмотрел на часы. Как же они громко тикают, ничего удивительного, что он не может заснуть. И циферблат в темноте не разглядеть, светился, когда часы были новые, а теперь потускнел.
Прищурившись, всмотрелся — половина первого. Закрылась лотерея.
Роксана пыталась успокоить мужа, приобняв его, но почувствовала, что он напрягается, и убрала руку. Она лежала без сна, спрашивая себя, не приближается ли конец их семейной жизни, раз даже ее прикосновение неприятно ему.
Постепенно он перестал метаться и ворочаться, она почувствовала, что он засыпает. Несколько раз он еще конвульсивно дернул ногами в темноте, потом заснул, прижав колени к животу.
И тут из большой комнаты донесся голос Наримана. Он опять разговаривал во сне, но не возбужденно, а скорее удовлетворенно и тихо. Роксана порадовалась за отца, но ей было страшно, как бы он не разбудил Йезада. «О папа, — умоляла она про себя, — папа, только не громко…»
Они ходили в кино. В «Ригале» шел фильм «Великолепные Амберсоны». После сеанса они с Люси пошли пройтись вдоль Кафф-Парейд. Это уже стало привычкой первых лет их любви: в кино на предвечерний сеанс, долгая прогулка, потом обед в ресторане типа «Волги» или «Парижанина». Но на этот раз картина оказалась грустной и навела их на мысли о гордости и высокомерии, о падении и, позоре. Море волновалось, сильный ветер мешал разговаривать, сдувая слова, волосы и одежду.
Но они нашли себе скамейку в закрытом от ветра месте. Теперь сгущающиеся сумерки пахли дождем. Исчезли все торговцы кокосовым молоком, соком сахарного тростника и орешками. По пляжу бегала только девочка с цветами, которая бросилась к ним, как только они уселись.
— Чамайли, сахиб? Жасмин для мемсахиб? — пискляво клянчила она.
Он купил жасминовую гирляндочку и попробовал пристроить ее в волосы Люси. Но она, христианка, не привыкла носить цветы в волосах. Взяв у него гирлянду, обернула ее вокруг запястья. Он поднес ее руку к лицу и понюхал цветы.
— Жасминовое запястье на розовых лепестках твоей руки, — провозгласил он, целуя ее ладонь, целуя ее пальцы один за другим.
— Чего мы тут сидим? Моих родителей наверняка уже нет дома.
Ей не хотелось идти к нему, она боялась, что их у видят вместе. Но он уговорил ее — отец с матерью точно ушли к Сэмми и Джини Котвалам на вист, они останутся там ужинать и вернутся никак не раньше половины первого. Никакого риска столкнуться с ними.
— А если мы даже встретимся с ними, ты же должна когда-то познакомиться с моими родителями!
Начался дождь, и они поехали на такси. Дождь расходился, машины двигались все медленнее, сигналили все громче. Дворник в такси заедало, таксист высовывал руку и подталкивал его. На сиденье рядом с ним лежало полотенце — вытирать мокрую руку.
Машина остановилась перед домом. Сосед с первого этажа, мистер Арджани, сидел у окна, любуясь ливнем.
— Хэлло, Нари, — крикнул он и со значением добавил: — Родителей нет дома, я сам видел, как они уходили с полчаса назад.
Нариман кивнул, а проходя мимо соседской двери, услышал, как Арджани возбужденно докладывает жене, что молодой Вакиль ведет к себе какую-то новую девицу.
В ожидании лифта Нариман заглянул в лицо Люси.
— Жалкие люди, вот они кто, — прошептал он.
В квартире он, на всякий случай, закрыл дверь на цепочку. Люси спросила, не лучше ли им просто закрыться в его комнате.
— Моя дверь не запирается. А если она будет затворена, то они просто войдут.
— О Боже, — Люси передернуло от этой мысли, — да стоит ли того…
— Да, — шепнул он, целуя ее в ухо, отводя волосы, чтобы поцеловать в щеку.
— Тебе бы надо прикрыть фамильные портреты, — сказала она, когда они проходили по коридору в его спальню, — они так сердито смотрят на меня!
— Их никогда не любили ангелы.
Она присела на край кровати, снимая туфли. Он задернул шторы, и сумрачная комната погрузилась в темноту; остался лишь прочерк уличного света между штор. Он включил настольную лампу. Они снимали с себя одежду, но, оставшись в белье, Люси попросила:
— Погаси свет…
— Мне он нужен, чтобы видеть тебя — тебя всю. Пожалуйста.
— Зачем?
— Я хочу поклоняться тебе всеми органами чувств.
Она замерла, растроганная ответом, но пробормотала, что никогда не могла переспорить его. Он зашел сзади и расстегнул ее лифчик, вдохнул запах ее затылка.
— Что ты делаешь? — засмеялась она.
— Поклоняюсь тебе носом.
Он повернул ее к себе, вдыхая запах между грудей. Опустившись на колени, он стянул с нее трусики. Она переступила через них. Он наклонился и зарылся носом в треугольник волос. Ее руки задержали его там.
В постели, прильнув ухом к ее груди, он вслушивался в удары ее сердца. Поцеловал ее губы, ощутив вкус ее языка, потом уши, соски, пупок, прошел губами ниже…
Звонок в дверь. Звук яростно пронесся по затихшей квартире, сопровождаемый серией агрессивных ударов в дверь. Оба вскочили. Нариман решил не откликаться — кто бы ни ломился, подумают, что дома никого нет, и уйдут.
Но в дверь непрерывно звонили и стучали. Нариману почудился рев отца, и он вышел в коридор прислушаться. Действительно, отцовский голос. Кое-как натянули одежду. Люси бросилась в гостиную, на ходу оправляя прическу. Нариман бросил взгляд в зеркало и отпер дверь.
Лицо матери без кровинки, будто она вот-вот лишится чувств. С одной стороны ее поддерживает отец, с другой — Соли Бамбот. Нариман оттолкнул Соли, взял мать под руку:
— Что случилось?
— Мой обычный приступ, — задыхалась мать, пытаясь улыбнуться. — Неожиданно упало давление.
Они с трудом довели мать до родительской спальни. Нариман помог ей снять туфли.
