утра, что я «всегда такой в это время». Но проведя рядом со мной тридцать часов в дороге, когда от меня шел жар, как от тостера, Кара предложила поехать в какой-нибудь большой город, например в Манчестер, и обратиться в больницу за помощью.
Однако когда я проснулся, то был уже совершенно здоров. Очень хотелось есть. Я съел все, что было в наших двух рюкзаках. Водитель остановился, и я как мог вымылся в какой-то забегаловке с помощью бумажных полотенец и жидкого мыла. Затем купил шесть упаковок апельсинового сока и три длинных батона, игнорируя вечное напоминание дедушки Штейнера о том, что такие батоны выглядят подозрительно и неестественно. Как оказалось, я проспал так долго, что моя сестра успела прочитать «Андерсонвиль» (позже она презрительно заметила: «Я ненавижу литературу!»). Кара схватила два батона и сок.
— Мы почти на месте. Слушай, ты разве что наши носки не съел! — сказала она. — Ты уже решил, что мы скажем людям? О нас.
— Я полагаю, — спокойным голосом произнес я, — что если наш отец там, то он заберет нас в свою хижину и нам не придется сталкиваться с проблемами до конца жизни.
— Ты уже придумал, как добраться до этой «Хрустальной рощи» или «Пещеры», или как там она называется? — Она сверилась с дорожной картой, которую нам насильно вручила Кейси вместе с мобильным телефоном. — Как нам теперь ехать?
— Мы будем добираться автостопом, — сообщил я.
— Это равносильно самоубийству, — ответила Кара. — Мы окажемся изнасилованными и брошенными в придорожную канаву.
— Такое может произойти только в Калифорнии. В Вермонте никто не имеет права убивать голосующего на дороге. Это закон штата, — постарался развеселить ее я.
Я вспомнил о револьвере в рюкзаке, и эта мысль согрела меня. Мы не окажемся в придорожной канаве.
Но, как мы вскоре поняли, никто не спешил нас подбирать.
Пару часов мы просидели, храня молчание и наблюдая за проезжающими мимо минивэнами. Водители вели себя как люди, которые заметили инвалида, но любой ценой хотят дать понять, что они его не видят. Я лишний раз ощутил, как я вспотел и как мне неудобно в своей одежде. Этот вирус меня едва не доконал. Мне хотелось поскорее принять горячий душ, переодеться в чистое. Я натянул шелковый капюшон плотнее на голову, но от этого, наверное, наш вид внушал водителям еще большее подозрение. Очевидно, им казалось, что мы какие-то больные или опасные. Я захватил с собой пару книг в мягких переплетах из маминого стола. Мне хотелось почитать, однако я не мог сосредоточиться. Я вообще старался не думать о том, что скажет папа, если узнает, какой путь нам пришлось преодолеть, или что мы скажем ему. Может, и не стоит делать особой проблемы из такой ситуации, но, согласитесь, обстоятельства сложились самые странные, и наш неожиданный визит обещал стать для него сюрпризом. Я начал выстраивать слова в красивые предложения, как отец, когда готовился к выступлению в суде. Я знал, что главная цель — это произвести впечатление и найти отклик в душе слушателя, но вот незадача, я не знал, какие слова надо подобрать, чтобы умолять собственного отца вернуться домой и позаботиться о своих детях. В конце концов, разве это не его прямая обязанность? Он должен быть рядом, чтобы нам не приходилось переживать, окажемся ли мы в придорожной канаве или нет. Меня начало тошнить, но уже не из-за болезни, а на нервной почве. Я не мог себе представить, что почувствую, увидев Лео после такого перерыва, хотя догадывался, что восторга у меня это не вызовет. Я вспомнил, как мама лежала на кровати и шептала: «Убить… пересмешника». Я так надеялся, что эти чертовы уколы, которые применяют при лечении рака, помогут ей.
Через какое-то время мы решили пройти немного пешком.
В Машфилде мы увидели такой магазин, как в старых телешоу. Там была полка с сухими завтраками двух видов, овсянка в большой емкости и шесть пачек стирального порошка.
Каролина спросила, есть ли у них лаваш. Мне хотелось ее придушить.
Я перебил ее:
— Простите, вы могли бы нам подсказать, где находится «Хрустальная роща»?
Старик за прилавком переспросил:
— Чья роща?
— Это… Я не знаю, как объяснить. Там все живут большой коммуной, и у каждого есть крошечный домик.
— А, лагерь этих хиппи. Вообще-то они хорошие ребята. Только принимают бывших заключенных. Хотят направить их на путь истинный. Я не против того, что все имеют право на еще один шанс, но мне кажется странным, что они не боятся их принимать. Все-таки там полно детей. А эти парни выросли в Нью-Йорке и в Чикаго. Вряд ли они приспособятся…
Кара начала нетерпеливо постукивать ногой.
— Нам надо туда поехать, — сказала она. — Причем срочно.
— Ну, вам придется пройти миль семь до перекрестка. Затем на развилке повернете налево, и еще миль семь-восемь. У них там вывеска размером с мою ладонь, но вы не пропустите ее, потому что там много яблонь. Разных, есть даже «Гарланд»
— Мы можем заказать такси? — поинтересовалась Кара.
— Такси?
— Возможно, нас кто-нибудь подвезет? Мы не сумеем пройти столько пешком. Мой брат болен, а мы только что проделали долгий путь из Висконсина.
— Но здесь вы не найдете ни одного такси.
— О! — воскликнула Кара.
— Нэд Годин. Он тут скоро появится. Нэд живет неподалеку, столярничает. Сделал мне крыльцо. Очень хорошее. Порядочный работник, скажу я вам.
— Ну и? — спросил я. Мне хотелось ответить более грубо.
— Он может вас подбросить, потому что везет им гвозди и все такое, — произнес старик. — Ха-ха, они там выращивают все, кроме гвоздей. Такое никому не под силу.
«Охо-хо, — подумал я. — Они тут соображают еще медленнее, чем в Шебойгане».
— И он будет… — с надеждой в голосе подсказал я.
— Дайте подумать. Сейчас у нас десять. Самое позднее, — в двенадцать. У них там один телефон. Я не понимаю, почему они так живут. Разве удобно разговаривать, когда тебе в спину дышат двадцать человек…
— Даниэль! — раздался голос из-за занавески. — Сколько ты будешь надоедать своими разговорами этим детям?
Вслед за этим появилась высокая пожилая женщина. У нее была осанка, которой могла бы позавидовать молодая девушка.
— Вы можете подождать его прямо здесь. У окна есть два стула. Да, там, возле шахматной доски…
Мы решили, что должны что-нибудь купить, раз уж будем сидеть здесь так долго, поэтому запаслись пакетом с пончиками и начали самую долгую из запомнившихся мне партию в шахматы. Наконец тренькнул звоночек, и большой тяжеловесный мужчина с бородой прошествовал внутрь. На плечах у него было по объемистому деревянному ящику.
— Будет еще идти снег, Даниэль, как думаешь? — спросил он.
— Да, может быть. Там сейчас сыпет мелкой крупой, так что он не залежится.
— Мне нужно пятнадцать фунтов гвоздей по шестнадцать центов, Даниэль.
Старик повторил полученный заказ, и это прозвучало довольно странно.
— А еще мне понадобятся тридцатифунтовый мешок пшеничной муки и два мешка картофеля, — продолжал мужчина.
Вся эта сцена напоминала мне эпизод из кино о жизни маленького города в предыдущем столетии. Чтобы увезти все это, парню потребуется большая тележка. Я думал, что у меня душа с телом расстанется, пока они продолжали вести неспешную беседу о сиропе, урожае и прочей ерунде. Здоровяк переносил в машину около семидесяти фунтов всякой всячины, пока Даниэль записывал все на бумажке. Никто о нас, даже словом не обмолвился. Каролина все время била меня ногой в голень.
Наконец я встал и произнес:
