Но миссис Дезмонд ничего не сказала о том, что Скотт Эрли живет в Сан-Диего. Не обмолвилась она об этом хотя бы одним словом и потом. Однако она все знала.
Глава шестнадцатая
В субботу я уехала в Сан-Диего. Пробираясь в потоке машин, я все время вспоминала Серену. Повороты, развороты, снова повороты. Я купила за доллар телефонную книгу, пошла в зоопарк и присела там за стол. Это был самый красивый зоопарк, который мне только доводилось видеть. Я пила лимонад и заворожено наблюдала за великолепным представлением. Две девушки, наверное балерины, в зеленых трико, с вымазанными зеленой краской лицами, облаченные в наряд из зеленых листьев, делающий их похожими на виноградные лозы, ходили на ходулях, тоже увитых листвой. Девушки возвышались над зрителями на двенадцать или пятнадцать футов и двигались, как жирафы. Они вышагивали среди детей, которые не знали, как реагировать на зрелище: с восторгом или с ужасом, – а потом отходили к деревьям, превращаясь в часть кроны. Я следила за их перемещением в течение часа, представляя, каких тренировок стоила им эта грация. Затем я отстояла очередь, чтобы увидеть панд, среди которых был годовалый детеныш, единственный в Соединенных Штатах.
В конце концов, не в силах откладывать больше решение своего вопроса, я присела с телефонным справочником и начала искать адрес.
Стоило мне дойти до буквы «э», как меня бросило в пот. Ну вот я его и нашла. Монитор-стрит – именно такой адрес значился на конверте с письмом, которое получила мама. Потом я решила, что мне стоит поискать и их церковь. Зная, что они были усердными прихожанами, я представляла, что они сразу же отправятся в церковь, как алкоголики в любом городе тут же мчатся на поиски «Анонимных алкоголиков» в надежде обрести поддержку. Кроме того, соседям Скотта Эрли должны были сообщить, какое злодеяние он совершил. Вполне естественно, что при подобных обстоятельствах они будут искать дорогу в храм. Эрли были лютеранами, поэтому я искала лютеранскую церковь, расположенную на Монитор-стрит. Я не нашла еще своей церкви, и вот, пожалуйста, искала церковь, куда предположительно ходила семья Скотта Эрли.
Но в Сан-Диего оказалось около пятидесяти лютеранских храмов, и пять из них находились в районе Монитор-стрит. Сколько времени мне понадобится, чтобы обойти их? Семестр? Или целая жизнь?
Я решила положиться на судьбу и отправилась на десятичасовую службу в лютеранскую церковь святого Джеймса, в двух кварталах от того места, где жили Скотт Эрли и его жена. Я медленно проехала мимо их дома – большого розового здания. На каждом этаже располагалось по две квартиры. Пока я вела наблюдение, никто не выходил из здания.
Мне никогда не приходилось бывать в лютеранском храме. Он был гигантских размеров. Звучали незнакомые гимны. Я заняла место сзади, повторяя все за окружающими: вставала вместе со всеми и садилась на место, когда садились остальные. Было так странно слышать, что никто не цитирует Библию короля Джеймса. Мне казалось, что Библия без староанглийских обращений звучит неверно. Воду и хлеб, которые передавали, я тоже приняла, следя за тем, как это делают другие. Уже собираясь уходить, я увидела его: он нес крошечного, завернутого в покрывало ребенка и посмотрел мне прямо в глаза, но как бы сквозь меня. Он был красивым высоким мужчиной с открытым лицом, и мало что в нем напоминало то несчастное мятущееся существо, которое кричало и извивалось от боли во дворе моего дома. Он был похож на фермера – такой же загорелый и мускулистый. Я и не ждала, что он узнает меня, потому что была уверена, что он смотрит новости с такой же неохотой, как и я. Кроме того, прошло много лет. Однако знакомый металлический привкус во рту напомнил мне о том самом дне, и я ощутила, как меня прошиб холодный пот. Я не могла дышать. Мне хотелось броситься к сиденью, мимо которого я проходила, и спрятаться под ним. Затем я увидела ее. Она выглядела восхитительно. Келли. Я никогда не видала ее воочию. Она была маленькой светловолосой женщиной с короткой стрижкой. Келли подошла и взяла Скотта Эрли за руку. Вокруг них было много пожилых дам, они ласково обращались к ребенку. Но я не видела малышку – выглядывал только пушистый хвостик ее волос. Келли тоже посмотрела на меня, когда проходила мимо. Должно быть, она видела меня по телевизору или помнила по тому заседанию суда, которое состоялось много лет назад. Однако тогда я была на три дюйма ниже и на двадцать футов худее. Но я была тем, кем была. Наверное, это как если бы я увидела священника снимающимся в кино. Если видишь человека в непривычном для него окружении, его очень трудно узнать.
Я наблюдала за Келли, как зачарованная. Она повесила объявление на стенд при входе в храм. Стенд был украшен цветами. В объявлении говорилось:
«Джульетте требуется няня: дневная няня на четыре дня в неделю. Иногда понадобится работать в выходные. Девочке, замечательной и красивой малышке, семь недель. Маме необходимо на работу, ее ждут ученики. Отец учится на библиотекаря. Хорошая плата для человека, удовлетворяющего требованиям. Десять выходных. Гибкий график работы. С собой иметь рекомендательные письма. Звоните: 672- 3333».
Я сорвала объявление. Мимо меня проходили прихожане, приветствуя пастора.
Подождав, пока все ушли, я посмотрела на объявление, сложила его и положила в карман.
По дороге домой я купила небольшой пробковый стенд и приколола к нему объявление. Рядом я поместила фото своего класса. Следующие три ночи я пыталась отключить свое сознание: я училась и училась. Однако в конце концов моя память впечатала мне в голову номер телефона Скотта Эрли.
Глава семнадцатая
Я и подумать не могла, что мои волосы значат так много, пока однажды вечером не отправилась после занятий в салон, где попросила обрезать мне волосы и перекрасить их в каштановый цвет. Каждый раз, когда до моего слуха доносился скрежет ножниц, я вжималась в кресло, чтобы не закричать. Волосы были неотъемлемой частью меня – романтического образа Ронни, девушки-леди. Когда мои волосы прядь за прядью падали ни пол, у меня возникло ощущение, будто с меня заживо сдирают кожу. Мама лишь изредка подстригала концы моих волос, но вот уже десять лет их не касалась рука парикмахера. Я ухаживала за ними, как за редкостным деревом. Высушивая волосы феном, я опускала голову и накручивала пряди указательным пальцем, иногда в течение пятнадцати, а то и двадцати минут. К концу средней школы волосы у меня спадали до пояса. Когда я играла или была занята чем-то по дому, то связывала их в пучок или заплетала в тугую косу, но когда распускала, мои волосы становились предметом восхищения. Как говорится в Библии, волосы были венчающей меня короной, моей славой. Я помню, как еще несколько лет назад стояла перед зеркалом в одном белье и любовалась своими волосами, которые тяжелой волной спускались по спине. Я думала, что они красивее, чем у Линдсей Лохен, хотя попа у меня раза в два больше, чем у этой актрисы.
Мастер была очень осторожна. Она связала пряди и уложила их в пакет, чтобы отправить в благотворительную организацию «Ради любви», где делали парики для детей, больных раком. Когда я увидела в ее руках свои локоны цвета осенней листвы, мне показалось, что меня ранили (хотя это было до того, как я увидела раненого человека). Я не могла заставить себя взглянуть в зеркало, когда она накладывала краску и отделяла фольгой пряди для мелирования, и прикрыла глаза. Парикмахер бодро поинтересовалась:
