– Именно об этом. Я засыпаю днем от усталости, а когда просыпаюсь, то вижу, что Джульетта сидит вся грязная, пока ты смотришь канал «Дискавери». Когда я говорю, что ты должен поменять ей подгузник, то имею в виду, что ты должен делать это чаще одного раза в день!
Я начала учащенно дышать. Они были обычной парой и ссорились из-за обычных вещей. Я прислонилась к двери, раздраженная до слез тем, что жизнь так жестоко ведет меня к поставленной цели. Я подождала, пока живущая внизу миссис Лоуэн выйдет за своей газетой и помашет мне, а потом услышала, как Келли начала тихо рыдать. Она сказала:
– Как же я это ненавижу.
– Келс, прошу тебя, мне очень жаль, – произнес Скотт Эрли. – Я знаю, что ты говоришь не о подгузниках. Ты говоришь о том, что тревожишься из-за меня. Ты не можешь отправиться на конференцию, потому что представляешь, как я засну и забуду о ребенке. Келс, ты не права! Я никогда не забываю о нашей дочке. Ты сама сводишь себя с ума. Ты не можешь никуда отправиться, потому что на мне клеймо. Никто не пригласит нас на игру в боулинг. Тебе обидно, что другие учителя не допускают тебя в свой круг...
– Да мне все равно!
– Не думаю. Любая на твоем месте расстроилась бы. Как же мне стыдно. Мне кажется, что у меня на спине огромный красный знак: «Бегите, пока не поздно!». Мне надо удалиться от всех...
– Нет, – тихо проговорила Келли. – Мы же уехали на край света.
– Я уеду, Келс. Я не могу. Джульетта еще даже не знает меня. Я не о себе беспокоюсь.
Я решила, что это звучит утешающе.
– Скотт, мы вместе пережили прошлое. Я тебя не виню. Я виню...
– Но я и есть болезнь, Келли!
– Нет, Скотт.
– В первый раз, когда я прикоснулся к тебе, ты плакала...
– Мне стыдно за это.
– Я даже не помню...
– Ты не хочешь помнить, и ты не должен об этом помнить. Иначе ты не сможешь с этим жить. Ты очень хороший.
– Келли, я тебя люблю.
– Скотт! Я тоже люблю тебя. Почему ты не можешь в это поверить? Почему этот разговор должен был состояться перед моим отъездом? Теперь ты еще больше расстроишься, и тогда и не смогу выглядеть, как положено.
Если она не поторопится, то опоздает на самолет.
Я откашлялась, чтобы дать знать о своем присутствии. Повернув ключ в замке, я открыла дверь. Келли стояла заплаканная.
– Я только что ударилась об угол кровати. Щиколоткой. Боль убийственная.
– Да, это убийственно больно, – согласилась я. – Надо приложить лед.
Я посмотрела на Скотта. Он поднял на руки Джульетту и отнес в спальню. Келли завернула в полотенце лед и приложила на несколько минут к глазам.
– Так лучше, – сказала она. – Ой, я же опоздаю!
Она уже собралась выходить, но затем вернулась за вещами.
– Присмотри за порядком, Рейчел, – вымолвила она, ища мой взгляд.
В тот миг все могло измениться. Но я вдруг услышала, как Скотт напевает Джульетте колыбельную за дверью спальни.
– Когда ты проснешься, я приведу тебе лошадку... Я открыла дверь ногой.
– Почему ты поешь эту песню? – спросила я.
Меня как будто толкнули в плечо, и я очутилась в прошлом, когда моя мама лежала в пыли, гладя волосы своих маленьких девочек, которые уже не слышали ее голоса. Это было четыре года назад. Всего четыре года назад.
Скотт Эрли посмотрел на меня красными от слез глазами.
«Ах ты, подлец. Заблудшая душонка», – подумала я.
Он сказал:
– Ты все время поешь эту песню. Я раньше никогда ее не слышал. Он улыбнулся.
Я повернулась и вышла из комнаты. Ирония судьбы. Жестокая ирония судьбы. Я вцепилась в край кухонной мойки, не в силах разжать пальцы.
– Оставь сегодня сиденье для ребенка, – крикнула я ему. Подумав немного, я быстро объяснила:
– Я хотела встретиться в парке Бальбоа с друзьями. Если не возражаешь, я возьму Джульетту.
Я услышала шелест простыней – он перекладывал свою дочь в ее корзинку.
– Хорошо, – отозвался он. – Твоя машина открыта?
