Я помню все подробности того дня.
Вы могли бы подумать, что память откажет мне. Или сказать, что понимаете, каково это – пережить подобное. Вы упали бы В обморок. Или постарались бы отключить свое сознание. Но ничего из перечисленного мне не было послано. Я просто стояла па месте трагедии, осознавала все, но ни на секунду память не отказалась фиксировать происходящее. Я помню, как струйки кропи стекла изо рта Рути на ее нарядную рубашку. Больше не было ни капли крови. Тогда я еще не знала, что, когда у человека перестает идти кровь, это верный признак смерти. Я видела разрез на ее шее, похожий на маленький рот с вывернутыми белыми губами, – там, куда Скотт Эрли нанес смертельный удар. Помню, что в доме играло радио, даже помню песню, звучавшую в тот момент. По дому разносился запах овощного рагу, которое мама приготовила заранее, а я разогревала его на обед.
Я помню Скотта Эрли, его короткие белые волосы, его футболку, трусы-боксеры. Он был потный, грузный и забрызганный кровью.
У меня не дрогнул ни один мускул – я точно знала, что мне нечего бояться за себя. Он был похож на животное, сбитое машиной. Еще живое, но уже почти добитое. Вбежав в дом, чтобы набрать 911, я даже не оглянулась, чтобы посмотреть, не гонится ли он за мной. Позже мне сказали, что нашли орудие убийства – серп – далеко за амбаром. Казалось, будто Эрли метнул его, как диск, подальше.
Оператор ответила после первого же звонка.
– Мужчина ранил моих сестер, – сказала я.
Я вся взмокла, как Руби, когда тащила нас троих на холм, но старалась говорить спокойно, чтобы мои слова были поняты. Неизвестно почему я потянулась к кондиционеру и включила его. Он так и продолжал работать много дней спустя.
– Вы внутри дома? – спросила оператор. – Двери закрыты?
– Да, я внутри, а они снаружи, но я думаю, что они очень серьезно ранены. Он зарезал их! Вам надо выслать вертолет, иначе они погибнут!
– Сообщите свой адрес и заприте все двери!
– Зачем? Он уже и так сделал свое дело! – Я не могла объяснить, почему была уверена в том, что Скотт Эрли ничего не сделает со мной. – У меня... у нас нет адреса. У нас есть номер пожарной части, но я его не помню! Почту мы получаем на абонентский ящик. Высылайте вертолет! Это в двадцати милях на юго-запад от Седар-Сити, на Пайк-роуд. Наш дом четвертый по счету! Вы должны приехать сейчас же!
– Позвольте мне поговорить с вашим отцом, – сказала оператор.
– Его нет дома! О, прошу вас! Прошу вас! Помогите, помогите нам!
Я рыдала, путая слова. Передо мной был Скотт Эрли, который вставал и приседал, вскрикивая и держась за голову.
– Позовите вашу маму, – продолжала говорить оператор. Я швырнула телефон о стену. Я побежала мимо Скотта Эрли во двор миссис Эмори. Клэр была дома, но она не вышла, когда услышала мои слова. Вышла миссис Эмори. Она пошла со мной, а я все торопила ее, и она даже запыхалась, пока мы дошли до места. Не обратив внимания на Скотта Эрли, миссис Эмори склонилась над Рути и приложила руку к ее шее, а потом взглянула на меня. Я прочла в ее глазах страшную правду.
– Нет! – закричала я. – Идите домой! – Я не соображала, что говорю.
– Ронни, милая, – потянулась она ко мне.
– Не прикасайтесь, не прикасайтесь к ним, – кричала я.
В это время на краю двора появилась Клэр – она стояла, закрыв лицо руками.
Я присела рядом с Рути и положила ее голову к себе на колени. Она была такая теплая, с пушистыми волосами.
– Рут Элизабет! – звала я. – Рути, слышишь меня? Это я, Ронни!
Миссис Эмори пыталась дозвониться к доктору Сассинелли, но попала на автоответчик.
– Черт побери, – бросила она.
Чтобы такая, как она, выругалась, должно было и впрямь произойти что-то ужасное.
Я держала Рути, но потом подумала, что это несправедливо по отношению к Беки, поэтому и ее подтянула к себе на колени. Мои руки были и кропи, а ноги в их урине. Я плавала в запахе умирающей плоти. Скотт Эрли все кружил вокруг, и его образ запечатлелся в моей памяти, как абстрактная картинка, – вся в крови и черноте.
– Кто они? – все стонал он.
А затем подъехала мамина машина.
Миссис Эмори рванулась к маме, чтобы остановить, но моя мама была очень проворной, несмотря на приличный срок беременности. Она увидела все и рухнула на землю.
– Ронни, молись, молись без остановки, – прошептала она. Я спросила ее:
– Мама, о чем мне просить?
Она замолчала. Потом обхватила руками голову.
– Я не знаю. Чтобы они жили. А если нет...
Мама всегда была очень сильной. Она снова замолчала и начала раскачиваться, придерживая живот.
Когда подъехали врачи – и я не могу заставить себя забыть этого, – Рути и Беки уже начинали остывать, особенно кончики их носиков и подушечки пальцев. Один из врачей попытался сделать Рути укол, но другой, не сдерживая слез, лишь покачал головой и махнул рукой, когда подошли к Беки. Они все время
