— Нет! — Она отшатнулась. — Нет!
— Да! — твердо сказал он. — Да!
Хилари не верила ему, это без труда читалось по ее лицу. Потому Генри нахмурился, когда она воскликнула:
— Ведь вы так не думаете, у вас столько подруг!
— Если вас интересует, спал ли я с кем-то после смерти жены, я вам отвечу — нет. А предвосхищая следующий ваш вопрос, добавлю: я вас люблю вовсе не потому, что давно не спал с женщиной.
Он меня любит?! О Боже милосердный, взмолилась Хилари, не допусти, чтобы это оказалось правдой! Пусть все снова станет так, как месяц назад!
— Мне ничего не стоило бы с кем-то переспать, — невозмутимо продолжал он. — Но я не волокита и не сексуальный маньяк, каким, похоже, вам кажусь. Я люблю вас, Хилари! Я говорю это впервые в жизни, хотите верьте, хотите нет.
— Не надо, Генри! Замолчите, умоляю! — прошептала она.
— Но почему? — удивился он. — Вернувшись из Англии, я решил, что просто не приятен вам. Однако за минувший месяц, который мы провели вместе, я понял, что заблуждался. Я вам нравлюсь, Хилари! И, если честно, даже более того…
— Нет!
— Да! — спокойно и уверенно сказал Генри. — Я выполнил все, о чем вы меня просили. Мы с вами играли в друзей, но теперь я не в силах продолжать эту игру.
— Это была не игра! — вскричала она с отчаянием.
— Игра, игра! И вам это известно! Я вас хочу, Хилари! Хочу как женщину, и дружба здесь ни при чем! И не пытайтесь убедить меня, что вы меня не хотите, я знаю, что это не так. Вы хотите меня как мужчину!
И как я только умудрилась вляпаться в эту историю?! Сердце Хилари стучало так, что заломило в висках.
— Вас обидели, я понимаю! — Он погладил ее по спине и взял другой рукой за подбородок. — Но вечно оставаться во мраке воспоминаний нельзя, пора вернуться в жизнь! Иначе можно умереть, не увидев рассвета!
Он коснулся ее губ своими губами, и Хилари задрожала. Она оставалась напряженной, но закрыла глаза, едва Генри стал целовать ее щеки, шею и мочки ушей. По спине у Хилари побежали мурашки, Генри еще крепче прижал ее к себе и страстно поцеловал в губы.
Хилари ахнула, и он начал целовать ее еще горячее. Его пальцы медленно и нежно ласкали ее спину и бедра, и постепенно она почувствовала нарастающий натиск его возбуждающейся плоти.
Хилари обмякла и приникла к Генри всем телом, не в силах противиться зову своего женского начала, бурлению крови в жилах. Ей стало хорошо и приятно в его объятиях… Он сжал ладонями ее набухшие груди и принялся теребить пальцами торчащие соски, проступающие сквозь тонкую хлопчатую блузку. Хилари сладострастно застонала и, обвив руками шею Генри, тесно прильнула к нему.
Хилари чувствовала удары сердца в его мускулистой груди, сильные и ровные. Кровь ударила ей в голову при мысли о том, что он утрачивает над собой контроль. Значит, этот могучий и напористый мужчина подвластен ее женским чарам!
Они целовались неистово, жадно, изо всех сил вжимаясь друг в друга истомившимися телами. Казалось, они стремятся наверстать все упущенное за время совместного проживания в одном доме.
— Скажи, что ты меня любишь, Хилари! — прохрипел Генри. — Ты ведь хочешь меня столь же страстно, как и я — тебя! Признайся! Это очень важно для меня!
Она притворилась, что не слышит его мольбу. Хилари боялась думать над ответами, потому что знала: стоит лишь ей задуматься, как волшебство прекратится. Ей хотелось подольше побыть в объятиях Генри, насладиться сказочным миром, в котором время остановилось и есть лишь настоящее. И в нем Генри, его губы, руки, голос и мужское естество…
Нежность распирала Хилари. Не открывая глаз, она вновь прижалась к нему, но, к ее удивлению, Генри не отозвался на чувственный порыв.
— Генри? — Она открыла глаза и встретилась с его напряженным взглядом. — В чем дело? Что произошло? Почему ты так странно смотришь на меня?
— Скажи мне, что ты сейчас видишь, — бесцветным голосом попросил он.
— Что я вижу? — растерялась она.
— Это я, Генри, а не тот жалкий тип, за которого ты когда-то вышла замуж. Ну почему ты не хочешь признать, что между нами сложились добрые хорошие отношения? У тебя ком встает в горле? Ты просто мне не веришь. Я угадал?
Это было утверждение, а не вопрос. Но Хилари ответила — безразличным, ледяным тоном:
— Это имеет какое-то значение? — Она побледнела и словно осунулась. — Ты сказал, что хочешь меня. Я подумала, что тебе этого достаточно.
— В таком случае, ты плохо подумала! — вскипел Генри. — Ну как же ты не можешь усвоить одной простой вещи! Я вовсе не хочу просто заниматься с тобой сексом. Мне не нужен мимолетный роман, легкая интрижка. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты любила меня, стала частью моей жизни!
— Я и так часть твоей жизни, Генри, — севшим голосом прошептала Хилари.
— Как бы не так! И ты это знаешь. Я старался быть терпеливым, но мое терпение иссякло, я схожу с ума! Разве это не заметно? Я не такой, как твой бывший муженек, я не причиню тебе боль и не растопчу твое сердце. Рано или поздно тебе придется в это поверить, Хилари!
Нет, нет и нет! Я не могу себе этого позволить! — мысленно ответила ему Хилари. Она молча уставилась на Генри широко раскрытыми глазами. Его слова обнажили их отношения, она наконец-то поняла то, чего раньше не понимала.
Я и без того слишком многое себе позволила, но поверить мужчине? Нет, с меня довольно! Я поверила однажды Максу, мне показалось, что я в него влюбилась. Но это давнее чувство не идет ни в какое сравнение с всепоглощающей страстью, которую я испытываю к Генри. И чем же обернулась для меня любовь? Макс предал меня, растоптал все мои надежды, принес мне страдание и горе, а в результате погиб мой ребенок!
Из горла Хилари вырвался болезненный стон, она отвернулась, готовая разрыдаться. Генри обнял ее и хрипло сказал:
— Не плачь, Хилари, только не плачь!
Это я виновата, я убила собственную дочь! — казнила себя Хилари. Врач сказал, что роды начались раньше срока из-за нервного перенапряжения, следовательно, из-за того, что я позволила себе нервничать. Нельзя было так расстраиваться из-за измены Макса, вообще не следовало устраивать сцен, когда я вынашивала в чреве ребенка! Нужно было сохранять самообладание, быть сильной женщиной. Отпустить Макса на все четыре стороны ради сохранения малыша! Но я этого не сделала и поплатилась за свое легкомыслие. За ошибки порой приходится расплачиваться дорогой ценой. Айрин появилась на свет слишком рано, чтобы остаться в нем жить… А как я хотела дочку! Как мечтала о том, что буду целовать и обнимать это крохотное родное существо! Боже, одному Тебе известно, какие муки испытывает мать, потерявшая дитя!
Хилари разрыдалась.
— Хилари! Прекрати немедленно! — Генри затряс ее за плечи. — Почему ты плачешь? Объясни!
Но она ответила ему новыми потоками слез и всхлипами, давая волю вине и боли, скопившимся в ней за последние полтора года. И, догадываясь, что ей лучше позволить выплакаться, он крепче прижал ее к груди и стал утешающе гладить по спине. На лице Генри читалась серьезная обеспокоенность душевным состоянием женщины, плачущей навзрыд после его признания в любви. Но он не сожалел о сказанном: желание высказаться давно зрело в нем, как бродила в душе Хилари какая-то старая боль. И вот теперь настала пора их чувствам вырваться из клетки на волю. Так порой нарывают раны, чтобы потом скорее затянуться. Генри понимал, что начался процесс выздоровления.
Всхлипы Хилари наконец стали тише, она слегка успокоилась, но Генри не выпускал ее из объятий. Собравшись с силами и с духом, Хилари решительно высвободилась, твердо решив, что это не повторится. Она четко осознала, что больше никогда не доверится мужчине. Она не совладала с собой и отдалась душой
