— Нет, — отозвался Фернан. — Мы подождем. Правда, Джейн?
— Конечно, — мгновенно откликнулась она.
— Я не сомневался, что ты это скажешь. — Он внимательно посмотрел ей в глаза, потом шагнул к Пьеру и похлопал его по плечу. — Иди, иди к ней. Все будет хорошо.
После ухода Пьера они сидели в напряженном молчании несколько минут. До их комнаты доносились приглушенные звуки больничной жизни. Фернан заговорил первым, и Джейн слушала его, затаив дыхание. Очевидно, защитные барьеры Фернана ослабли из-за беспокойства за друзей — никогда раньше он не говорил ей подобных вещей:
— Нельзя допустить, чтобы что-нибудь случилось с этими малышами. Нельзя! Только не после того, что они пережили! Когда я думаю о тех детях, которые нежеланны и нелюбимы, которых родили люди, не имеющие для них времени… Но Нора и Пьер не такие! — Он глядел куда-то мимо нее. — Они так любили Анри! И этих двоих они будут любить не меньше…
— Я знаю.
— А ты родилась в счастливой семье? — неожиданно спросил Фернан.
— Да, в очень счастливой, — задумчиво ответила Джейн. — Правда, у меня пятеро старших братьев, так что мучили меня нещадно. Но я всегда знала, что они готовы ради меня на все, и мама с папой всех нас любят. Нам было очень весело вместе — всем восьмерым.
— Это прекрасно, так и должно быть. — Фернан невесело улыбнулся, мыслями он снова блуждал где-то далеко. — А вот я был единственным ребенком. Мать родила меня ровно через год после того, как вышла замуж, и, к счастью, я оказался тем самым наследником, которого хотел отец. Я сказал «к счастью», потому что, если бы родилась девочка, она вела бы еще более безрадостное существование, чем я. А этого не пожелаешь ни одному ребенку. Мой отец воспринимал мир как собственную империю. Он жил ради того, чтобы иметь власть и делать деньги, все остальное не имело для него значения. Он был самым бездушным человеком из всех, кого я знал! Я видел, как он ломал людей — физически и морально, — получая от этого удовольствие…
— Но твоя мать… Наверное, ей это не нравилось? — тихо спросила Джейн, пытаясь скрыть охвативший ее страх.
— Моя мать была женщиной светской до мозга костей, — ответил Фернан. — Она жила, чтобы развлекаться и быть развлекаемой. Я много раз слышал, как она говорила, что, если бы забеременела еще раз, то покончила бы с собой. И она не шутила! Мать всегда отвечала за свои слова…
Его красивые темные глаза остановились на лице Джейн. Очевидно, он заметил ее потрясение и грустно улыбнулся:
— Ты не можешь поверить, что женщина способна так говорить? О, уверяю тебя, что не лгу. Не то, чтобы ей было особенно трудно в период беременности, просто она не хотела, чтобы, пусть даже временно, ее прекрасная фигура превращалась в расплывшуюся и неуклюжую. Поэтому неудивительно, что она была благодарна Господу за то, что родился наследник и, таким образом, ее долг был выполнен.
— Но… когда ты появился на свет, неужели в ней не проснулись материнские чувства? — неуверенно спросила Джейн. — Тем более что она хотела мальчика…
— Я был передан няньке в тот же день, когда мать вышла из больницы. И на этом ее заботы закончились. Отец еще посещал детскую время от времени, чтобы проверить мои успехи и внести коррективы в воспитание, если я не достигал значительного прогресса. А мать… Я вообще не помню, чтобы она заходила в комнату. Обычно меня водили к ней…
Фернан посмотрел на расстроенное лицо Джейн и улыбнулся. Улыбка на этот раз была настоящей — она растопила лед в его глазах.
— Все в порядке, Джейн, я это давно пережил. Не думай, что мое детство представляло собой сплошную трагедию. У меня была чудесная няня, и я рос вполне счастливым ребенком, пока она не вышла замуж и не уехала, когда мне исполнилось девять лет. Тогда меня отправили в интернат, но я приезжал домой на каникулы и в один из таких приездов познакомился с Пьером. Наши родители были одного круга, хотя я никогда не мог понять, что общего было у доброй, терпеливой Жильберты с моей матерью. И как-то само собой получилось, что я почти все время стал проводить в Ле-Пюи…
Джейн поразил его рассказ. Было очень трудно представить себе Фернана маленьким мальчиком, к которому родители относились как к дорогой машине, как к выгодному вложению капитала. Она знала семьи, в которых дети обязаны были отражать благополучие родителей и потому всегда выглядеть наилучшим образом. Но это неизбежно сказывалось на их самооценке. А у Фернана с самооценкой, кажется, все было в порядке…
И все-таки он открылся ей с совсем новой стороны. Джейн с трудом сдержала подступившие слезы, зная, что ему это не понравится, и попыталась сказать как можно спокойнее:
— Теперь я понимаю, почему вы с Пьером так близки.
— Он был и остается моим братом, которого у меня никогда не было, — просто ответил Фернан. — Благодаря его матери я узнал, что такое материнская любовь, а его отец всегда находил время выслушать меня, поговорить со мной. Так что у меня все-таки была семья.
— Ты ничего не сказал об Иветт, — не удержавшись, заметила Джейн: это имя постоянно вертелось у нее на языке.
— И еще была Иветт, — спокойно произнес Фернан, но лицо его стало знакомо непроницаемым.
— Наверное, ваши родители всегда считали, что ты женишься на ней? — спросила Джейн с болью в душе. — Ведь обычно так и бывает, когда две семьи настолько близки.
— Во всяком случае, никто не удивился, когда мы объявили о нашей помолвке.
— Жалко, что у вас оказалось так мало времени. — Джейн казалось, что ее сердце вот-вот разорвется на части. — Это было большое горе для всех близких — не только для тебя, но и для Пьера и Поля.
— А ты знаешь, что она была удочерена? — неожиданно спросил Фернан. — Жильберта одно время считала, что после Пьера у нее больше не может быть детей. А для такой женщины это всегда трагедия.
— Да, кажется, Нора говорила мне как-то об этом, — ответила Джейн.
— А это значило, что в ее жилах не было ни капли крови Соважей, — жестко произнес он. — Ни капли!
Джейн изумленно взглянула на него, пытаясь понять причину столь странного комментария. Очевидно, Фернан имел в виду, что никогда не воспринимал Иветт как сестру: ведь он считал Пьера названным братом, а Жильберту и ее мужа — почти что родителями. Было бы странно влюбиться в кого-то из членов семьи.
— Иветт была очень хороша собой, — наконец сказала она. — Вы, должно быть, были очень красивой парой.
— Красивой парой… — Его голос прозвучал ровно, задумчиво, но настолько холодно, что Джейн вздрогнула. — Да, мы были красивой парой. Многие так говорили.
О Боже! Она почувствовала, что не в силах больше терпеть его откровения. А Фернан как ни в чем не бывало продолжал:
— Помнишь старинные надгробия с резными мраморными изображениями? Люди смотрят на них и восхищаются тонкостью работы, красотой, изяществом изображения. Но внутри… внутри ледяной холод и тлен.
— Надгробия? Изображения? О чем ты? — удивилась Джейн.
— Никто не может понять, пока не побывает внутри склепа и сам не увидит разницу между внешней стороной и внутренней. — Он быстро наклонился к ней, и его глаза блеснули. — А вот я побывал там. Я видел все!
— Фернан, что ты хочешь сказать?!
Все это было за гранью реальности. Джейн чувствовала, что должна что-то понять, но у нее никак не получалось.
— Просто…
— Мальчик и девочка! — Пьер ворвался в приемный покой, как торнадо, лицо его сияло. — У меня сын и дочь! Сын и дочь, Фернан! — прокричал он, а потом упал на грудь своего друга и разрыдался. — Я
