время как остальные принялись горячо обсуждать, спрятать ли дыню или подать ее на ужин, если окажется, что подъехал какой-нибудь солдат.
Мелли и Кэррин говорили шепотом, что надо угостить солдата, а Скарлетт, нашедшая поддержку в лице Сьюлин и Мамушки, шипела на ухо Порку, чтобы он поживее спрятал дыню.
— Не глупите, девочки! Нам самим-то едва достанется по кусочку, а если там два-три голодных солдата, то не видать нам этой дыни как своих ушей, — говорила Скарлетт.
Порк стоял с маленькой дыней в руках, не зная, к какому же они в конце концов придут решению, и тут все услышали возгласы Присей:
— Батюшки светы! Мисс Скарлетт! Мисс Мелли! Идите сюда скорей!
— Кто там? — воскликнула Скарлетт и, вскочив со ступенек, бросилась через холл. Мелани бежала за ней по пятам, остальные спешили следом.
«Эшли! — пронеслось у Скарлетт в голове. — Или, быть может…»
— Это дядюшка Питер! Дядюшка Питер от мисс Питти!..
Все выбежали на крыльцо, и глазам их предстала высокая фигура старого седовласого тирана тетушки Питти, слезавшего с тонкохвостой клячи, покрытой вместо седла куском одеяла. На широком черном лице привычное выражение спокойного достоинства не без борьбы уступало место восторгу от встречи со старыми друзьями, вследствие чего лоб дядюшки Питера прорезали строгие морщины, а рот расплывался в улыбке, как пасть старой беззубой гончей.
Все — и белые, и черные — сбежали по ступенькам ему навстречу, все жали ему руки и засыпали вопросами, но голос Мелани прозвучал отчетливее других:
— Тетушка не заболела, нет?
— Нет, мэм. Она держится, храни ее господь, — отвечал дядюшка Питер, бросая такой суровый взгляд сначала на Мелани, затем на Скарлетт, что они сразу почувствовали себя провинившимися, хотя еще не отдавали себе отчета — в чем. — Она держится, но она шибко в обиде на вас, молодые мисс, и если уж говорить напрямки, так и я тоже!
— Почему, дядюшка Питер? Что мы такое…
— Да уж не прикидывайтесь, будто не знаете! Мало, что ли, писала она вам? Писала и писала, просила приехать. Я ж тоже не слепой — видал, как она получит ваше письмо и сидит, слезами обливается. У вас, значит, столько много делов на этой старой ферме, что вам нипочем нельзя воротиться домой?
— Но, дядюшка Питер…
— И как это вас угораздило оставить мисс Питти одну-одинешеньку, когда она страх как всего боится? Вы же не хуже моего знаете — мисс Питти отродясь не живала одна, а уж нынче, как воротилась из Мэйкона, так день и ночь трясется и трясется от страха. И мне велено сказать вам напрямки: я, дескать, в толк не возьму, как могли они этак покинуть меня в час моих великих испытаний.
— Ладно уж, замолчи! — резко оборвала его Мамушка, задетая за живое тем, что дядюшка Питер окрестил Тару «старой фермой». Да где ему — городскому неучу-негру — понимать разницу между фермой и плантацией! — А у нас тут что — не «час испытаний»? А мы тут как же будем без мисс Скарлетт, без мисс Мелли? Может, они нам нужнее вашего! Чего ж это мисс Питти не позовет к себе своего братца, ежели она в такой беде?
Дядюшка Питер бросил на нее уничтожающий взгляд.
— Мы уже почитай сколько лет не знаемся с мистером Генри, и мы слишком старые, чтоб менять теперь наши привычки. — Он повернулся к дамам, которые всеми силами старались сдержать улыбки. — А вам, молодые мисс, должно быть стыдно: бросили бедную мисс Питти одну, когда у нее половина друзей поперемерла, а другие в Мэйконе, а в Атланте полным-полно солдат-янки и вольных голодранцев- ниггеров.
Мелани и Скарлетт смиренно выслушали эту отповедь, но в конце концов не выдержали и расхохотались, припав друг к другу на плечо. Подумать только: тетушка Питти отрядила дядюшку Питера в Тару, чтобы отчитать их и привезти обратно! Тут уж и Порк, и Дилси, и Мамушка разразились громким хохотом, радуясь тому, что поноситель их любимой Тары явно посрамлен. Сьюлин и Кэррин хихикали, и даже по лицу Джералда пробежало подобие улыбки. Смеялись все, за исключением дядюшки Питера, который со все возрастающим гневом досадливо переминался с одной огромной плоской ступни на другую.
— А ты-то для чего, черномазый? — с усмешкой вопросила Мамушка. — Так одряхлел, что не можешь защитить свою хозяйку?
Дядюшка Питер был оскорблен до глубины души.
— Одряхлел? Это я одряхлел? Нет, мэм! Я не дам мисс Питти в обиду и никогда не давал. Не я, что ли, оберегал ее, когда мы с ней удирали в Мэйкон? Не я, что ли, охранял ее, когда туда пришли янки и она так напужалась, что каждую минуту падала в обморок? Не я, что ли, привез ее обратно в Атланту и всю дорогу берег и ее, и серебро ейного папеньки? — Произнося эту свою защитительную речь, дядюшка Питер вытянулся во весь рост. — Так я ж не о том — мне что, трудно разве о ней позаботиться? Я о том, как на это поглядят.
— На что — на это… кто поглядит?
— А люди — вот я о чем толкую. Как люди поглядят на то, что мисс Питти живет одна. Люди нехорошее говорят про незамужних дам, которые живут сами по себе, — провозгласил дядюшка Питер, и всем стало ясно, что тетушка Питтипэт в его глазах осталась все той же хорошенькой пухленькой шестнадцатилетней девушкой, репутацию которой необходимо было защищать от злых языков. — А я не хочу, чтобы ее имя трепали в городе. Нет, мэм. И не хочу я, чтоб она пускала в дом постояльцев, лишь бы не жить одной. Так я ей и сказал. «Нет, — сказал я, — не бывать этому, покамест живы ваши единокровные». Только, видать, кровные-то родственнички отворачиваются. Мисс Питти — она совсем как дитя малое и…
При этих словах Скарлетт и Мелани совсем зашлись от смеха и, громко всхлипнув, опустились на ступеньки крыльца. Наконец Мелани утерла слезы, набежавшие от смеха на глаза.
— Бедный дядюшка Питер! Не сердись, что я смеялась. Мне, право, стыдно. Прости меня! Но мы, Скарлетт и я, никак не можем вернуться сейчас домой. Может быть, в сентябре, когда снимем урожай хлопка, я и вернусь. Неужели тетушка заставила тебя проделать весь этот путь для того только, чтобы привезти нас домой на этом тощем животном?
Тут у дядюшки Питера внезапно отвалилась челюсть и на черном морщинистом лице изобразилось смущение и испуг. Оскорблено выпяченная нижняя губа вернулась в обычное положение с таким же проворством, с каким черепаха втягивает голову в спасительный панцирь.
— Мисс Мелли, видать, стар я стал, гляди-ка, из ума вон, зачем она меня послала, а ведь дело-то важное. Письмо привез вам. Мисс Питти не хотела доверить его почте, никому не могла доверить, окромя меня…
— Письмо? Мне? От кого?
— Да дело-то такое, хм… Мисс Питти, значит, говорит мне: «Питер, ты как-нибудь поаккуратней сообщи об этом мисс Мелли», — а я и говорю…
Мелли поднялась со ступенек, прижав руки к груди.
— Эшли? Эшли? Он умер?
— Нет, мэм! Нет! — со всей мочи завопил дядюшка Питер, и голос его сорвался. Он судорожно рылся в нагрудном кармане своей рваной куртки. — Жив он! Вот оно — письмо! Он домой возвращается. Он… Боже милостивый, держи ее, Мамушка! Дайте-ка я…
— Убери свои руки, старый осел! — загремела Мамушка, подхватывая сомлевшую Мелани и не давая ей упасть. — Ах ты, благочестивый старый осел! «Сообщи ей поаккуратней!» Порк, бери ее за ноги. Мисс Кэррин, подержите ей голову. Давайте положим ее на диван в гостиной.
Все, кроме Скарлетт, суетились вокруг потерявшей сознание Мелани, все что-то испуганно восклицали, кто-то побежал за водой и подушками, и на дорожке перед домом остались только Скарлетт и дядюшка Питер. Скарлетт стояла, ошеломленно глядя на старого негра, беспомощно размахивавшего письмом. Его черное старческое лицо жалобно сморщилось, словно у ребенка, которого распекает мать, от чувства собственного достоинства не осталось и следа.
В первые мгновения Скарлетт не могла двинуться с места, не могла произнести ни слова, и, хотя в мозгу ее звенело: «Он жив! Он возвращается домой!», она не ощущала ни радости, ни волнения — ничего,
