свой погрею. А женщины пусть моются во вторую очередь… им не париться… Ты, Виктор, свяжи-ка мне веник, пока я за бельишком схожу…
Начальник вернулся быстро увалень радист едва-едва управился к его приходу. Следом подошел Валентин с тазами и порожним ведром.
— Эх, до чего ж я люблю наши полевые бани, — мечтательно жмурясь в предвкушении удовольствия, рассуждал Субботин. — Есть в них, знаете ли, особенная чистота. Каждый раз на новом месте. А в поселковой бане тыщи людей до тебя помылись. И после тебя тыщи помоются… Еще там сыростью пахнет, вот что мне всегда не нравится А здесь и дух лесной, и травка под ногами, и деревья кругом И веничек… Он взял в руки веник, оглядел его и недовольно покрутил носом. Дрянь веничек! Виктор, ты что мне подсунул — две ветки сложил да кукиш вложил. Как будто украл…
— Да нормальный же веник, Василь Палыч, — ухмылялся радист. — Вам целую березу срубить, что ли?
— Вот этими прутиками по одному месту тебя! Не ленись, свяжи еще парочку — Данилычу и московскому гостю.
Субботин разделся и решительно, плечом вперед двинулся в дышащую страшенным жаром палатку. Валентин тем временем принес два ведра — с горячей и холодной водой. Субботин тотчас выглянул, принял ведра, и миг спустя палатка аж подпрыгнула от вулканического удара изнутри. Послышалось довольное кряхтенье начальства.
Валентин, посмеиваясь, сбросил одежду, вошел и заморгал — опалило веки. В густом пару, в сумраке почти новенькой, а потому очень плотной палатки он не сразу отыскал Субботина. Тот стоял отделенный от Валентина горячими камнями, зловеще кряжистый, смутный, с полукругло расставленными руками, будто Вий.
— А скажи-ка, — прохрипел он, — кой черт понес тебя в управление? И зачем москвич этот сюда приехал?
Выслушав краткое объяснение Валентина, он сердито хмыкнул:
— Фантаст… Жюль Верн!.. Видно не пороли тебя в детстве… Но молодец — быстренько обернулся… А Роман, он, кумекаю, толковый, должно быть, геолог — как-никак ученик самого Стрелецкого. Надолго он к нам?
— Шеф послал его, чтобы вместе со мной посмотрел Учумух-Кавоктинекий водораздел. И прилегающую площадь.
— А заодно и весь регион, — желчно добавил начальник. — Не знаю, не знаю… Несбыточное дело… Ну, там видно будет, а пока надо наверстывать съемку. Этот водораздел ваш никуда не денется, а график из-за погоды уже полетел к черту. Наверстывать надо, наверстывать!..
— А москвич?
— К тому и веду. Москвича задержим и задолжим. Сам посуди: сколько нас, правомочных съемщиков? Всего три компаса — ты, я да Геннадий…
— Кстати, где Гена?
— На участке. Ему там еще недели на две работы… Вот я и говорю, что москвича надо подключить к работе. Если сделает маршрутов пятнадцать — будет нам великая подмога. А потом можно и о водоразделе подумать.
— М-да?
— Ты о плане думай, о плане.
— План — не самоцель.
— Поживи с мое, тогда поймешь, что самоцель, а что — нет.
И, сочтя на этом деловой разговор законченным, Субботин вынул из таза запаривавшийся в кипятке веник, чуть подержал его на горячих камнях, отчего по палатке пошел густой березово-банный дух, и, ухая, принялся с наслаждением охлестывать себя по плечам, по пояснице, по ногам.
— Разрешите? — полы чуть раздвинулись, и заглянуло недоверчиво-настороженное лицо Романа.
— Входи живей… Не остужай… баню, — в перерывах между взмахами просипел Субботин.
— Война в Крыму, все в дыму, — Роман прикрыл за собой вход, начал озираться, стараясь определиться в обжигающем влажном полумраке.
— Сейчас все увидишь. Поберегись!
Валентин прямо из таза плеснул на камни. Мощно пыхнуло жаром-паром. Москвич попятился.
— Вот это да! Ташкент!
— Действуй, — Валентин вложил ему в руку распаренный веник.
— Что ж… попробуем…
Роман осторожно, с явным недоверием начал шлепать себя по лопаткам, но очень скоро вошел во вкус и принялся действовать от души. Начальник поддал еще. В клубах пара слышались только тяжелые шелестящие шлепки, неясные фигуры судорожно изгибались и пританцовывали, почти корчились, и вся эта картина могла бы сойти за поджаривание грешников в аду, если б не блаженное рычанье, аханье и веселый гогот.
— Антракт! Рома, за мной! — вскричал Валентин задыхающимся голосом и, пригнувшись, ринулся наружу.
— Дверь, дверь закрой, бандит! — загремел ему вслед нахлеставшийся до мясо-красного цвета начальник.
«Дверь закрыл» Роман, выскочивший с некоторым запозданием. Валентин, фыркая, как морж, уже резвился в озере. Москвич без раздумий тоже кинулся в воду, молодецки крякнул и размашистыми саженками заспешил прочь от берега.
— Эх, Валька! — восторженно вопил он. — Вот это банька!.. Еще б пивка сюда — и тогда в гробу я видел Сандуны!..
8
Две свечи давали достаточно света, чтобы за столом чувствовался почти домашний уют. В глубоких мисках дымилась уха из пойманных под вечер хариусов. Свежий хлеб, выпеченный по-полевому, в печке- каменке, врытой в землю, еще не успел остыть.
Василий Павлович в честь приезда новых людей выставил бутылку водки. Остальные из десяти привезенных Валентином «белых носков» он распределил так: три выдал горнякам, одну завхозу (тот божился, что берет для натираний), пять запер под замок в свой вьючный ящик.
Возглавляя застолье, Василий Павлович шутил, смеялся, как и положено радушному хозяину, но при этом время от времени осторожно подправлял разговор в нужном для себя направлении — должен же начальник выяснить, что за люди прибыли к нему, чего от них можно ожидать, а чего нельзя, что можно поручить, а что — нет. Ну, с Асей все было просто — студенты, они и есть студенты. Сложнее обстояло дело с Романом, человеком из столицы, представителем самого Стрелецкого.
— Значит, в основном вам пришлось трудиться в европейской части страны? — Василий Павлович подвинул к Роману миску. — Будьте как дома, не стесняйтесь. Таймени у нас здесь видите, какие здоровые, голова — во, с бычью.
— Спасибо, — Роман осторожно подхватил разваливающийся кусок отварной рыбы. — Последние два года я работал по Крыму.
— Ну и как там? — вежливо поинтересовался начальник.
— По-разному. Бывало очень нелегко.
— Еще бы! — пошутил Валентин — Какой-нибудь там ужасный маршрут от Сухуми до Батуми.
— Географию не знаешь, Валя, — весело отвечал Роман. — Сухуми и Батуми — это же Кавказское побережье.
— Ну, тогда от Алупки до Алушты, — смеясь, гнул свое Валентин. — Тоже путь не дай бог….
— Напрасно ты так, — уже серьезно возразил Роман. — Все думают, Крым — ах-ох, сплошные
